Я снова отступила назад, когда сердцебиение участилось, и Норвет Меруун поползла вперед. Мясистые щупальца протянулись передо мной, словно пытаясь меня найти. Мне не понравилась мысль о том, что могло бы произойти, если бы они это сделали.
— Я отправлю тебя обратно, Сссеракис. Как только закончу.
Ты обещала.
— И ты сказал, что мы будем вместе, пока я не умру. Что ж, я отказываюсь умирать, пока мои враги не заплатят свою цену. Император Террелана должен заплатить. Железный легион должен заплатить.
Сссеракис молчал, но я чувствовала, что ужас обдумывает мои слова. В последнем мы были согласны.
Я оставила кое-что невысказанным, часть правды, которую, как я знала, Сссеракис не поймет. Дело было не только в том, чтобы заставить Железный легион заплатить за то, что он с нами сделал. Я должна была спасти Джозефа. Я просто не могла оставить своего друга умирать во второй раз.
Глава 10
Я никогда не пыталась справиться с испытаниями Джозефа. Даже до того, как мы расстались, до того, как я оттолкнула его в Яме, у него были свои трудности. Тогда я отказывалась их замечать. Я не могла смотреть сквозь мои собственные страдания. Когда ты тонешь в боли и лишениях, становится легко смотреть на все только с одной точки зрения. Ты становишься настолько замкнутым, что перестаешь понимать, что другие тоже борются с разными демонами. Это особенно актуально для молодежи. Внизу, в Яме, Джозеф был в ужасе не только за себя, но и за меня. Мы оба подвергались жестокому обращению, нас избивали мелкие бандиты только для того, чтобы нас сломить. Управляющий пытал нас обоих, только пытки Джозефа часто были скорее физическими. Я должна отдать должное управляющему, этот человек знал, как сломать Джозефа. И он это сделал. Я бы хотела сказать, что не виню Джозефа за это. Что это была не его вина, и любой бы сломался. Хотя я не сломалась. Ну, не до конца. Возраст несколько умерил мою ярость, и, хотя я все еще его виню, я также его простила.
Но, как я уже сказала, его испытания были далеки от завершения. Я не могу сказать, были ли его страдания от рук Железного легиона тяжелее моих. По сравнению с тем, что я пережила, Яма казалась легким летним сном. Но у Джозефа было доброе сердце. Он мог быть жестоким и беспощадным, когда это было необходимо, но он всегда был добрым. Он никогда не хотел, чтобы чьи-то смерти были на его совести. Возможно, именно в этом мы с ним такие разные. Он был вынужден отнимать жизни.
Это одно из воспоминаний Джозефа.
— Ты знаешь, сколько стоит жизнь? — спрашивает Лоран. Джозеф ненавидит звук голоса этого человека почти так же сильно, как и любит его.
Джозеф пожимает плечами. Он уже пытался найти выход. Пытался и потерпел неудачу. Он застрял там. Захвачен. Он один, если не считать заключенных и сумасшедшего, который их держит. Стены сначала выгибаются наружу, а затем снова внутрь, точно так же как это было в разрушенном городе рядом с Ямой. Он обошел все коридоры и исследовал каждую комнату, но выхода нет. Железный легион использовал геомантию, чтобы запечатать их внутри.
— Я задал вам вопрос, Йенхельм, — резко говорит Лоран. Джозеф бросает на него полный ненависти взгляд. Лоран занят за своим столом — он толчет что-то в маленькой глиняной ступке. В воздухе стоит резкий запах, как будто уксус слишком долго настаивался.
Джозеф отводит взгляд, чтобы Лоран не увидел ненависть в его глазах. Лучше не злить его. Как и тогда, в Яме, лучше не высовываться, постараться, чтобы его не заметили:
— Я не думал, что вы ждете ответа. Вы уже знаете, что у меня его нет.
— Невежливо игнорировать человека. Особенно, когда он пытается научить вас чему-нибудь. — Джозеф не просил, чтобы его учили. Он не хочет, чтобы его учили. Лорану все равно.
— Жизнь бесценна, — говорит Джозеф. Как кто-то может определять цену, ценность жизни? Он ходит взад-вперед, украдкой поглядывая на стол через плечо Лорана. В темной комнате почти ничего нет, кроме нескольких потрескивающих факелов и бесконечных книжных шкафов. — Невозможно оценить ее ценность, потому что это субъективно. Ваша жизнь ничего не значит для большинства жителей Оваэриса, но вы цените ее намного больше, чем все остальное. Жизнь аббана стоит целого состояния для фермера, еще дороже для голодающего, но ничего для короля.
— Я не спрашивал вас о философии, Йенхельм. Я спрашивал вас о математике. Я следил за вашими успехами в академии и знаю, что вы преуспели и в буквах, и в цифрах. А ваши познания в биомантии превосходят любые, кроме моих собственных. Итак, я спрашиваю вас еще раз. Вы знаете, сколько стоит жизнь? — Лоран оглядывается через плечо, и в его глазах появляется жесткий блеск. В этом мимолетном взгляде сквозит скрытая угроза. Джозеф вздрагивает и отводит взгляд.