Но она стала только началом. Стоило Фрэнку ее ощутить, как еще с десяток других запахов наполнили его разум. Ароматы, которые до того он едва замечал, неожиданно обрели невероятную силу. Непреходящее благоухание унесенных цветов; запах краски на потолки и живицы в дереве под ногами – все это ударило в голову. Он даже мог учуять темноту за дверью, а в ней смрад от помета сотен тысяч птиц.
Фрэнк закрыл нос и рот рукой, лишь бы ослабить этот натиск, но из-за вони от пота на пальцах у него закружилась голова. Его бы вырвало, но тут в мозг хлынул поток новых ощущений, идущих от каждого нервного окончания и вкусового сосочка.
Казалось, он чувствовал, как пылинки сталкиваются с его кожей. От каждого вдоха горели губы, от каждого моргания – глаза. Желчь жгла горло, а из-за кусочка вчерашней говядины, застрявшего в зубах, всю систему свело спазмами, когда с него на язык упала капелька подливки.
Уши стали не менее чувствительны. Голова раскалывалась от тысячи звуков, некоторые из них Фрэнк породил сам. Воздух, разбивающийся о барабанные перепонки, был ураганом, газы в кишечнике – громом. Но существовали и другие шумы – не счесть им числа – атаковавшие его откуда-то из вне. Голоса, кричащие от злости, шепоты любви, рев и дребезжание, обрывки песен, рыдания.
Неужели так звучал мир – утро, врывавшееся в тысячи домов? Фрэнк не мог прислушаться; какофония лишила его возможности анализировать.
Но было кое-что похуже. Глаза! Боже, он понятия не имел, что возможно такое мучение; он, тот, кто считал, что на Земле нет ничего, способного его поразить. Как же теперь его кружило! Повсюду зрение!
Обыкновенная штукатурка на потолке обернулась жуткой географией мазков. Простой узор на рубашке – невыносимо запутанным переплетением нитей. В углу Фрэнк увидел клеща на голове мертвого голубя, увидел, как тот мигнул, распознав, что его заметили. Слишком много всего! Слишком много!
В ужасе Фрэнк закрыл глаза. Но внутри оказалось даже больше, чем снаружи; воспоминания, чья жестокость потрясла его до грани бесчувствия. Он пил молоко матери и давился; чувствовал руку брата на шее (Драка, родственное объятие? Неважно, в любом случае он задыхался). И еще больше; сильно больше. Короткая жизнь, полная впечатлений, идеальным почерком записанных на коре головного мозга, и теперь все они разрушали психику Фрэнка своим настойчивым желанием того, чтобы о них вспомнили.
Казалось, Фрэнк сейчас взорвется. Если не считать громких криков, мир за пределами головы – комната и птицы за дверью – не мог сравниться с воспоминаниями. Лучше так, подумал он, и попытался открыть глаза. Но те не послушались. То ли слезы с гноем, то ли игла с нитью закрыли их накрепко.
Он подумал о лицах сенобитов: о крюках, о цепях. Может, они уже провели подобную операцию и над ним, бросив в темницу его собственного разума, в вереницу его собственной истории?
Испугавшись безумия, Фрэнк принялся взывать к своим мучителям, хотя уже не верил, что его услышат.
– Почему? – взмолился он. – Почему вы так поступаете со мной?
Эхо от слов ревело в ушах, но он едва обратил на него внимание. На поверхность всплывало все больше впечатлений из прошлого, измываясь над Фрэнком. Детство покалывало язык молоком и фрустрацией, но к нему уже присоединялись взрослые ощущения. Он вырос! Был усатым и могучим, с тяжелыми руками и мощным кишечником.
Юношеские радости принесли с собой привлекательность молодости, но годы ползли, и слабые ощущения потеряли свою силу, понадобился опыт насыщеннее. И вот он снова возник, но во тьме, в подсознании, казался острым и резким.
Фрэнк чувствовал неописуемые вкусы на языке: горькие, сладкие, кислые, соленые; чуял пряности, дерьмо, волосы матери; видел города и небеса; видел скорость, видел глубины; преломлял хлеб с уже умершими людьми; его обжигал жар от их слюны на щеке.
И разумеется были женщины.
Посреди всей сумятицы и хаоса постоянно всплывали воспоминания о женщинах, штурмующие его своими ароматами, текстурами, вкусами.
Близость такого гарема возбудила Фрэнка, несмотря на все вокруг. Он расстегнул штаны, принялся гладить член, ему больше хотелось просто излить семя, освободиться от этих существ, чем получить удовольствие.