- Им, похоже, не хватает кое-чего, присущего людям...
- Ну и что же? Допустим, у человека выпали зубы, и он не может заказать протезы; он остается без зубов - и вы думаете, что ему от этого легче, чем зубастому? Нет, ему значительно хуже. Хотя он может, конечно, похваляться тем, что совершенно не подвержен зубной боли и гарантирован от расходов на дантиста, зубную пасту и прочее. Нет, внутренний мир технета, по моим предположениям, от этих редукций страдает. Если вам внушили, что уже одна ваша принадлежность к технетам ставит вас выше всех остальных разумных существ на планете, то так ли уж важно, признают ли это все остальные? Все равно, вы самый великий. А что величие это ограничивается территорией площадью в пятак, их не волнует: они над этим просто не задумываются. Короче говоря, технеты, формируя свое общество, сделали ошибку, вряд ли меньшую, чем мы - позволив им это. Они всерьез поверили в то, что люди не могут и не должны быть не чем иным, как только сырьем для производства новых технетов, всего лишь. И в этом заблуждении зашли достаточно далеко. А главное - не скрывали этого от остального мира; впрочем, скрыть это было бы весьма затруднительно даже при всем желании. Безусловно, в этом мировоззрении - если можно так назвать сумму предрассудков и предубеждений - немалая вина и людей: они вели себя тут крайне легкомысленно даже при наличии явной опасности. Но люди могли себе это позволить, хотя, конечно, этого делать не следовало; могли, потому что в их распоряжении были - и есть - колоссальные ресурсы всего великого людского сообщества. И технетам по инерции казалось, что все это так и останется у них, даже если люди тут перестанут существовать. А у технетов нет ничего, их территория бесплодна. Вот в каком положении оказалась страна. Но мы - здешние люди - не перестали любить ее: мы все-таки родились здесь и прожили жизнь, значительную часть ее.
- Я, кажется, понял, - сказал Милов. - Вы пытаетесь снова научить их уважать людей? И для этого пробуете восстановить у них те качества и свойства, от которых они сами отказались? Хотя нет, - тут же опроверг он сам себя. - Тогда вы не находились бы в таком гарантированном уединении.
- Да, разумеется, нет, - отмахнулся Орланз. - Это их проблемы, и меня они совершенно не волнуют. Кроме того, таким делом можно было бы заниматься лишь с разрешения властей, а для властей это означало бы признать ошибку, которая легла в основу их общества. Нет, нет. Мы тут по совершенно другому поводу.
Он положил окурок сигары в пепельницу и взял другую. Раскуривание ее заняло с минуту.
- Так вот, - продолжил он затем, - в результате всех обстоятельств, мною уже упомянутых, страна стала медленно, но верно лишаться симпатий всех правительств и народов, которые с давних пор нам сочувствовали, потому что считали, что мы угнетены, порабощены, лишены всяческих прав и так далее. Вряд ли нужно вам объяснять, что на самом деле это по большей части не соответствовало действительности.
- Не нужно, - подтвердил Милов. - Я знаю это так же хорошо, как и вы.
- Знаю, разумеется. Но те, кто сочувствовал и еще сочувствует нам издалека, этого не знают и знать не хотят. Люди ведь верят в приятно, музыкально звучащие слова куда охотнее, чем в факты, которые очень часто дурно пахнут и весьма непривлекательно выглядят; тем более что факты эти по большей части им недоступны.
Похоже, Орланз разволновался - настолько, что вскочил и стал расхаживать по комнате, уронив пепел с сигары на кресло, на котором только что сидел.
- Вы могли бы и не объяснять мне столь очевидных вещей.
- Примите мои извинения за многословие. Так или иначе, независимо от фактов, нас любили не только по чисто политическим, но и по гуманным соображениям, и просто из добрых чувств. Однако наши технетские власти, похоже, совсем разучились понимать даже столь простые вещи. И повели свою политику таким образом, что в самом скором времени мы перестанем пользоваться чьим-либо сочувствием; а при наличии таких соседей, как у нас, - правильнее было бы сказать "такого соседа" - и при нашей хилой экономике это может стать фатальным; история имеет привычку повторяться, это было замечено давно, но что она повторяется как фарс - это уж, пардон, чушь собачья. Трагедия от повторения никак не становится фарсом, она остается повторяющейся трагедией, только и всего... Какие выводы из этого, по-вашему, должны следовать?
- За исключением одного, какие угодно, - сказал Милов. - Но при чем тут я? Круг моих идей весьма ограничен, и как творческая сила в области политики и даже простой логики я вряд ли вас устрою. Зачем вы все это мне рассказываете? Просто из склонности к чтению лекций?
Как ни странно, Орланз, похоже, не обиделся.
- Сейчас я вам объясню.
Старик уселся в кресло - не в то, в котором сидел раньше, наверное, все-таки заметил, что пепел упал, но стряхивать почему-то не захотел.
- Итак, слушайте. Для того чтобы сохранить доброе отношение к нам со стороны тех сил, от которых мы так или иначе зависим, необходимо предотвратить кардинальную перемену общественного мнения в отношении нашей страны - а она неминуема, если не принять мер. Первый и основной вопрос это люди. Здесь в этом направлении наделали глупостей - но об этом я уже все сказал. Да и что в этом удивительного: политической культуры нет и не было, откуда нам было ее взять? Итак - люди, отношение к ним, их судьба. Тут можно вывести такую формулу: отношение властей к людям, помноженное на время, равно отношению всего остального мира к нам.
Старик умолк, чтобы перевести дыхание. Затем продолжил. Граждане Технеции живут не только вне истории, но и вне здравого смысла. Однако внешнему миру не до таких тонкостей; Технеция для него есть нечто целое. И вот для того чтобы показать нашу маленькую страну и с другого бока, чтобы по возможности сгладить те скверные впечатления, которые возникли и возникают вследствие уже названных мною причин, и существуем мы.
Тут он снова сделал паузу - на этот раз чисто ораторскую - перед тем, как удивить аудиторию. Но Милов лишил старика этого удовольствия - не без внутренней ехидной усмешки:
- Вы хотите сказать, что вы и есть Людская оппозиция? А не просто резидентура Хоксуорта или Клипса?
К чести старика - он умел держать удары, во всяком случае, в ораторской схватке. Он улыбнулся воистину улыбкой вельможи.
- Вы информированы лучше, чем я ожидал. Да, этот Круг, где мы с вами сейчас находимся, и есть место обитания людей - естественно, и оппозиции. При случае я расскажу вам о наших задачах более подробно. А пока скажу лишь, что государство, вынужденное признавать наше существование, не дает нам ни единого техна для поддержания этого самого существования. А ведь здесь - не только политическая и общественная организация. Здесь и кое-какое производство, которое под силу именно людям, а не тупоголовым технетам. Людям с ненарушенной психикой. И политика, и производство обещают немалую отдачу в будущем. Но тем не менее и в них нужно вкладывать деньги. Причем это просто смешно: деньги, которые власть получает из-за рубежа, проходят ведь через наши руки, руки людей, потому что ни в одном зарубежном банке не откроют ни одного счета на имя техиета - они пока что не обладают там никаким правовым статусом, и чем солонее здесь приходится людям, тем более затягивается это дело там. Да, через наши руки, но нам не дают ничего. А нам нужны деньги не меньше, чем кому угодно, для того чтобы платить нам, но прежде всего - для постоянного расширения нашей производительной базы. Нужны деньги. И в этом вы нам поможете.
6
(83 часа до)
- Я? - несказанно удивился Милов. - Не представляю себе...
Но Орланз, кажется, решил, что сказал слишком много.
- Ешьте, - сказал он. - Все стынет. Еда не заслуживает столь пренебрежительного отношения к себе.
- Давайте так, - сказал Милов, когда с отбивной было покончено и наступила пауза, неизбежная перед десертом. - Чтобы не тратить времени зря, сначала я буду спрашивать, вы - отвечать; ну, а потом, если понадобится, в обратном порядке. О'кей?
- Играйте, - благосклонно разрешил старик.
- С вашего позволения. Видите ли, когда кто-то говорит со мною открыто, мне прежде всего хочется узнать: почему именно со мной? Случайный выбор?