В четыре утра я совсем просыпаюсь и до самого рассвета сижу на молитвенном коврике, а в пять просыпается Нилу и омывшись садится рядом со мной.
- Я подумала, - отвечаю я подруге.
Она смотрит на меня спокойно, но с нетерпением.
- Только немногим счастливцам удается удачно перетерпеть свой путь, скрывать страдания под маской смирения, а я не хочу этого. Я хочу жить. Нулу судорожно обнимает меня повторяя: - Ты правильно решила.
38
Новая часть жизни, как новая глава. Нужно знать где его поставить иначе ошибка сотрет весь смысл. Но иногда она нарочно начинается совсем не там где его ожидают и тогда вся последовательность проходит в непонятности.
Мы встаем и открыв шифоньер начинаем доставать вещи. Нилу укладывает одежду, а я мелочи. За пол часа мы упаковываем два рюкзака и два пакета; в каждый из которых положили как нам казалось вещи первой необходимости.
Но как бы ни было, мне не хочется уходить вот так без слов и пока Нилу упаковывает последние мелочи, я сажусь за стол и начинаю писать короткое письмо:
"Прости меня мама, если сможешь. Я покидаю вас не потому что эгоистка, а тому что устала бороться со страхами. Из меня не получилась хорошая дочь, которую ты ожидала увидеть. Я не подняла ваше имя и не стала гордой наследницей дома своего мужа. Я не знаю, сумеешь ли ты когда-нибудь понять мою душу, но поверь, меньше всего на свете мне хочется оставлять вас. Конечно мои слова противоречивы поступкам, но сейчас они исходят от сердца, а оно говорит, что я очень люблю вас. И надеюсь на твое прощение, которая не позволит проклинать меня. Я обнимаю вас мысленно и желаю Камолу стать намного счастливей чем я. Пожалуйста, не осуждайте мою слабость и не ищите меня."
Сложив письмо я оставляю его на кровать братика. Потом мы тихонько выходим на кухню, берем немного провизии и бесшумно покидаем дом.
Последние минуты в своем доме я запомнила навсегда. Невыразимая скорбь охватившая меня пока мы готовились теперь превратилась в страх убивающий последние силы.
Дом был для меня не только пристанищем, где я жила он был моим раем. За пределы которого я не знаю ничего. Его стены были пропитанным нашей жизнью, а его двор нашими дыханиями. Словом он состоял из теней, голосов, слез и радостей моих родных. И вот теперь я рассталась с ним. В последний раз я окидываю всё взглядом так недавно греющие меня и как бы не стараюсь внушить себе хладнокровие, но все же чувства оказываются сильнее разума.
В какой-то момент мне хочется повернуть обратно, но все-таки я выхожу из двора и тихо закрываю за собой дверь. На улице уже светло. Судорожно выбежав мы бросаемся вперед. Но пройдя несколько метров я теряю Нилу и оглянувшись вижу молчаливый взгляд устремленный на родные окна. В них говорится неизмеримое страдание, которое объясняет всё без слов.
- Пойдем, - говорю я взяв ее за руку.
Через минуту она опомнившись тихо произносит.
- Вот и все...
За пределами этой улицы у нас нет ни родственников ни друзей. А те кто рядом всего лишь соседи и никем больше. От них нечего ожидать. Мы идем молча вперёд все больше и больше терзая себя изнутри, но ничего не говоря. Незаметно ноги привели нас в парк. Душе стало немного легче. Мы входим в пустую беседку и судорожно вздохнув безотчетно бросаем вещи на землю. Никто из нас еще не осознает всей серьезности своего положения. Мы долго сидим молча и просто смотрим на мир, который пока что не пугает нас. На вечный вопрос, что делать дальше не появляется ответ. Возможно если бы вместо нас оказались двое мужчин они бы давно уже нашли сотни ответов, но мы оказались слабыми девушками. В душе которых всегда горит любовь. Но которые не могут бороться с судьбой. Что мы можем поделать? Драться на кулаках с директором, но разве мы могли бы победить его, а может быть мы должны были бросится под его ноги и дожидаться пока в этом человеке появиться хоть капля сочувствия? Но тогда бы мы потеряли последнюю гордость.
Задумавшись мы просидели до восьми утра и опомнились только тогда когда к нам подошел патрульный.
- Куда теперь?
Нилу смотрит на меня и истощенно произносит.
- В ломбард. Я продам серьги и для начало мы уедем в столицу.
Добравшись до ломбарда Нилу снимает с себя гранатовые серьги мамы, которые свекровь не успела содрать с нее и кладет на чашу весов. Но ювелир с усмешкой берет их в руки, осторожно осмотрев пинцетом отделяет камни.
- Два тридцать значит четыреста пятьдесят, - произносит он довольно.
- Но как?! - Вырывается у нас.