- Немного устали, - отвечает Нилу.
- Ну да понимаю, сама тоже умираю от усталости.
Я смотрю на ее твердый стан и улыбнувшись говорю.
- Но мы устали больше вас.
- Больше меня никто не устает, хотя ваш вид и впрямь уставший. Не уходите пока, я сейчас вернусь.
Она исчезает под аркой и вскоре с балкона кричит нам.
-Дворники, подойдите сюда.
Мы подходим под ее окно, и она бросает нам пакет.
- Там еда, поужинайте!
Я судорожно поднимаю пакет с земли и увидев внутри макароны от радости чуть не плачу.
Мы тут же садимся на скамейку и забыв помыть руки начинаем есть. После пятого глотания я вдруг опомнилась и на минуту вижу себя со стороны. С той жадностью и ничтожеством с которым мы ели не сравним ни с чем. Мне становится стыдно. Где мои прошлые манеры, - думаю я, - неужели мы дошли до безумия?
Нилу видимо тоже опомнилась и посмотрев на меня спрашивает.
- Почему не ешь?
- Больше не могу, желудок болит.
Она заворачивает пакет говоря: - Остальное съедим дома. Через пол часа к нам возвращаются силы хоть и малые, но достаточные, чтобы продолжать сидеть несмотря на сумерки. Ночь наступает быстрее чем мы ожидали и мы наконец слышим голос Зокири.
Быстро встаем (на сколько это возможно в наших состояниях) и подходим.
- Вы не заплатили нам за мытье подъезда.
Она смотрит на нас удивлённо.
- Неужели? Простите ради Бога, наверное забыла. Открывает кошелёк и начинает перебирать купюры, а потом застыв произносит. У меня сейчас нет мелких денег, приходите завтра.
- Мы можем поменять, - отвечает Нилу с надеждой смотря на кошелёк. Но Зокири задумавшись закрывает его.
- Нет, лучше приходите завтра. И подходя к машине начинает помогать сыну заносить пакеты с продуктами. Мы застываем на месте увидев как выгружается еда. Чего только не были в ящиках.
- Это с ресторана для гостей, - оправдывается она, когда замечает наш голодный взгляд.
От увиденного мы не можем двинуться с места. Сначало заносят рыбу, птицу, говядину, потом нескончаемые сладости трюфели, урюк, курагу, за ними следуют напитки и прочее питье. А мы потеряв дар речи продолжаем стоять до тех пор пока багаж машины не опустел. Старший сын женщины кидает на нас двусмысленный взгляд и что-то шепчет матери.
Но та отрицательно качает головой и они входят в подъезд с последними ящиками. Мы даже не замечаем как остаемся одни. И только сигнал въезжающей машины заставляет опомниться.
- Пойдем, - говорю я, но Нилу не поворачивается.
- Может мне попросить у них еды? - спрашивает она.
Само по себе во мне просыпается обида и я отвечаю.
- Они сами должны были угостить нас. Но раз они этого не сделали, значит не стоит унижаться. Я напоминаю Нилу о том, как она отговорила меня от необдуманного унижения, и мы выходим с ворот.
45
Вечер проходит в тихом уныние. Я ложусь, и впервые за все это время думаю о нашей жизни. Как мы дошли до этого дня? Кто виновен во всем? Неужели я? Вначале мимо проходят воспоминания о роковой встрече с Амином и меня охватывает беспредельная тоска. Он не любил меня, а просто хотел использовать в качестве забавного развлечения. Зачем он выбрал такой способ? Разве не было других развлечений или быть может в него вселился дьявол, но как бы ни было этот человек смог наполнить мою душу счастьем, а потом жестоко разбил всю мою жизнь. Темные круги плесени на потолке нависают тучей, я смотрю на них равнодушно, уставшими глазами. Но к своему удивлению неожиданно рисую глазами линии лица похожее на директора. Он проявляется так ясно, что заслоняет с собой весь свет в комнате.
- Прочь! - Вырывается у меня. Всю голову наполняют мысли о нем. Я представляю, как должна была стать его женой и сердце сжимается в холодных тисках. В чем смысл замужества, - думаю я, но не могу найти ответа. Тогда продолжаю спрашивать у пустоты, - зачем появились эти традиции в мире которые разрушают людские души, толкая их на отчаянные поступки? Разве нельзя было просто существовать чистыми побуждениями к счастью. Почему все видят счастьем замужество, женитьбу. Ведь можно прожить одинокую жизнь, продолжая, следовать более высокому и нравственному, единственному к чему стремиться душа. Быть верующим и независимым, соблюдать духовные правила, но не нарушать собственных. А мои правила состоят из ничтожных желаний быть образованной и жить рядом с матерью. И снова предо мной является Амин, как будто отвечая на мои вопросы и говоря: - Ты жалкое слабое создание, зависевшее от более сильного, поэтому не имеешь права мыслить. Я вспоминаю его слова о браке и горько усмехаюсь. В каком то роде он прав, но я понимаю, что смогла бы прожить бок о бок с ним хоть тысячу лет в молчание и одиночестве, ограничиваясь прощением и посвятить себя духовности, а он не смог вытерпеть одного дня без своей грешной игры. И кто после этого слаб?