‒ Я… я в опасности?
‒ Да.
‒ Тогда верни свое имя! Я не просила об этом. Сотри это из моей памяти!
‒ Что сделано, то сделано, ‒ рычу я, обиженный тем, что она хочет так скоро меня забыть.
По комнате разносится звон, пугая нас обоих. Я поворачиваюсь, расправляя крылья в защитную арку и обнажая клыки.
Звук поднимается от Саммер. Я выпрямляюсь, когда она достает из кармана шумную вещь ‒ устройство связи, сотовый телефон.
Глава 8
Непоколебимая горгулья
Саммер
Моя рука дрожит, когда я проверяю телефон. Это папа. Взглянув на горгулью, наши взгляды соединяются. Он не останавливает меня, когда я отвечаю на звонок, мое сердце колотится в груди.
‒ Саммер, как дела дома? ‒ спрашивает он.
Я в ужасе. Я охвачена трепетом. В моей комнате находится настоящая горгулья, та самая горгулья, которая должна была бы агрессивно присесть за прилавком в музее. Та самая горгулья, которую я видела тысячу раз за свою жизнь.
Теперь он в моей комнате, и он… живой.
‒ Все в порядке.
Все не в порядке. Совсем не хорошо!
‒ Хорошо, потому что нам с мамой нужно, чтобы ты нас забрала. Какой-то придурок в больнице порезал кучу автомобильных покрышек, и наши тоже. Этот город катится в ад.
Я изо всех сил пытаюсь понять, что он говорит. Пожар, сбежавшие преступники, а теперь и порезанные шины? Элмстич ‒ тихий, сонный городок, и такой поворот событий ему не подходит.
Не говоря уже о том, что в моей комнате еще есть горгулья.
И я говорила с этим, с ним ‒ Зуриэлем. Имя, которое я не выдумала. Имя, которое опасно знать. Я пытаюсь выбросить его имя из головы. Как можно не думать об этом?
Так что да, «попасть в ад» кажется верным.
‒ Саммер? ‒ подсказывает папа.
Горгулья пристально смотрит на меня, наблюдая за каждым моим движением и, без сомнения, прислушиваясь к каждому слову. Я подозреваю, что он предпочел бы, чтобы я сказал папе «нет». Он не знает, что рассказ отцу того, что он не хочет слышать, вызовет у него подозрения. И как ни странно, я не хочу, чтобы в этом участвовал мой отец. Дробовик не решит моих проблем.
Мои глаза перемещаются к выходу и видят мой шанс. Выход из этого угла и за пределы моей комнаты.
Зуриэль позволил мне взять трубку, и он не напал на меня ‒ по крайней мере, на самом деле, ‒ если у него есть планы причинить мне вред, то он все делает неправильно.
‒ Я скоро буду, ‒ отвечаю я, прежде чем папа почувствует необходимость подсказать мне еще раз. ‒ Увидимся там.
Я кладу трубку.
Горгулья рычит, скаля зубы, загоняя меня обратно в угол.
‒ Останься со мной. Нам есть, о чем поговорить. Это наша первая ночь вместе.
Наша первая ночь? Будет больше? Моя грудь яростно расширяется и сжимается.
Он так близко ко мне, наполняя мои легкие своим огнем. От него исходит столько тепла, словно в этом углу возвели невидимую сауну. Взволнованная и потная, я задыхаюсь. Мои щеки пылают жаром, и я сглатываю, внезапно испытывая жажду. Мне некомфортно так близко к нему или к любому человеку ‒ мужчине ‒ я не знаю.
Часть меня все еще думает, что это розыгрыш, и вот-вот он начнет смеяться, сдернув маску и показав себя.
Я не знаю, откуда я знаю его имя. Оно только появилось.
Я прижимаю трость ближе. Мой телефон звонит, снова пугая меня, и я смотрю на экран, моя рука сжимает корпус мертвой хваткой. Папа прислал сообщение.
Крылья Зуриэля расправляются, и становится ясно, что он не хочет, чтобы я уходила. Он может оставить меня здесь, если захочет, это было бы так легко. Он огромен. Ему даже не пришлось бы поднимать руку ‒ одни только его крылья могли бы поймать меня в ловушку.
Мы смотрим друг на друга. Как мы это делали во сне.
Он опускает свои темные глаза первым. Они с любопытством скользят по моему телу. Моя кожа покалывает, а лоб покрывается потом, когда я смотрю на его толстые изогнутые рога, широкие заостренные уши и длинные темно-синие волосы, заканчивающиеся на его мускулистой груди. С каждым вдохом его мускулистый пресс меняется.
Я слышу щелчок, и мой взгляд падает на его ноги. Они такие же, как музейная статуя, широкие и когтистые. Это когти издают щелкающий звук, стучат по деревянному полу, когда его тонкий хвост напрягается рядом.
Когда я поднимаю взгляд, он смотрит на меня.
Я снова зацикливаюсь на его гладком паху. Куда, черт возьми, делся его член?
Устрица карабкается по ступенькам, привлекая наше внимание. Он видит Зуриэля и мурлычет. Мурлычет! Кот предает меня, обвивая ноги Зуриэля. Горгулья не отвечает, возвращая мне пристальный взгляд.
Я прижимаюсь к стене.
‒ Значит, ты можешь защитить меня…
Боже, почему я говорю с такой надеждой? Может быть, потому что есть способ выбраться из этой комнаты живой. Идея защиты намного лучше убийства.
‒ В некоторой степени могу.
Голос у него глубокий, грубый и не неприятный. Твердый, как фундамент. Я не слышала это раньше, слишком напуганая, чтобы осознать это.
Я облизываю губы.
‒ Что это значит?
‒ Я могу двигаться только ночью.
Мой взгляд скользит мимо него к окну в крыше. До утра осталось несколько часов.
«Утро». Мне просто нужно дожить до утра. Я могу подыграть до тех пор. Возможно, при дневном свете это будет иметь смысл.
‒ Защити меня, пока я за рулем, ‒ говорю я, успокаивая его.
Возможно, нам удастся найти компромисс, сделать что угодно, чтобы выбраться из этого угла.
‒ Можно ли сделать это на расстоянии? Если я не поеду к родителям, они будут задавать вопросы, будут подозрительны.
Он не отвечает. Вместо этого он делает что-то другое, шокируя меня.
Он отходит, оставив меня одну, и выходит на балкон. Я следую за ним, останавливаясь у порога. Его крылья раскрываются, и он взлетает в ночное небо. Он направляется к дубу перед домом и садится на ветку лицом ко мне. Летучие мыши следуют за ним, садясь на ветки по обе стороны. Мое сердце проваливается в желудок. Момент затягивается, прежде чем я успеваю отвести взгляд и отреагировать. Потянувшись к дверям, наши взгляды не пересекались, пока я медленно закрывала двери и устанавливала засов.
Он может летать.
Мне требуется несколько минут, чтобы собраться с нервами и еще несколько раз выглянуть в окно. Его большая, сгорбленная фигура остается там, где он приземлился. Я не тороплюсь, выхожу наружу, закрываю все оконные шторы и перепроверяю каждый замок.
Он здесь, когда я выхожу на улицу, ждет меня, притаившись среди деревьев и спрятавшись в тени. Его глаза блестят в темноте.
В этом мире есть монстры.
Я делаю пару шагов к своей машине и оглядываюсь назад, чтобы убедиться, что он не собирается меня останавливать. Зуриэль не шевелится.
Он собирается позволить мне уехать.
Он угрожающе сидит на своем темном насесте, его когтистые ноги свисают с ветки. Угрожающий, даже когда он неподвижен, как статуя, глядя на которую я провела бесчисленное количество часов, смотрела всю свою жизнь. Я знаю его каждую крупицу.
Даже его отсутствующий член.
Мои глаза расширяются, и я мчусь к машине, щеки краснеют.
Я смотрю в зеркало заднего вида, как Зуриэль летит вверх и в небо. Облака плывут по Луне. Радио играет, а я стараюсь не отрывать взгляда от дороги впереди.
Несмотря на это, мои глаза устремляются к облакам. Мои мышцы сводит судорогой, вспоминая, как близко мы были несколько минут назад, и как бы я ни старалась заставить ощущения уйти, призрак его прикосновения остается.
Он сказал, что мы связаны. Связаны. Я не хочу ему верить.
Я решила, что потакательство ‒ лучший способ пережить это. И это сработало. Я сбежала.
Только он преследует меня, и меня это беспокоит странным образом.