Я напрягаюсь на каменном ограждении.
Я бесполезен, когда светит солнце, и это сводит с ума.
Даже в ловушке этой проклятой формы мое сознание обостряется, и ничто так не проникает в мою неподатливую кожу, как Саммер. Я ищу ее голос, слушаю, пока ее вопросы становятся все более неприятными в течение дня.
Ей не следовало прикасаться ко мне, потому что я слишком хорошо осведомлен о своем новом придатке, мои мысли блуждают, гадая, что ее тело может с ним сделать.
Она наложила на меня новое проклятие. Член. Это не похоже на придаток, который можно насытить. Кажется, что это вечно, как связь, которую мы сейчас разделяем, связь, которую я отчаянно пытаюсь завершить.
Это опасно, то, что между нами. Это делает меня уязвимым.
Я должен уничтожить это.
Потому что все эти ощущения желания вспыхнули, когда за ее лаской последовал новый жар ‒ она пылала голодом, принуждением и потребностью. Тайна моего имени связывает наши реакции.
Мои желания питают ее желания.
Затем появляется Эдрайол.
Эмоции Саммер стали бурными, подпитывая мои собственные.
Ревность вытеснила разум грубой местью. Мне хотелось разорвать Эдрайола на части, забодать его своими рогами, одновременно обхватывая хвостом его горло и выжимая из него жизнь. Я хотел, чтобы его адский огонь поглотил нас обоих, пока я сокрушаю тело его носителя.
«Саммер ‒ моя». Он не должен иметь к ней доступа в течение дня, когда меня нет!
Мысли о демоне, овладевшем ее телом, касающемся ее кожи и крадущем ее поцелуи, крутились внутри меня. Если он не оставит ее в покое, я поклялся одарить его болью.
Но появился другой человек, который успокоил ее и отослал Эдрайола.
Теперь Саммер тиха и задумчива. Она напевает милую песню, успокаивая мои мысли, напоминая, что в этом мире есть добро. И снова мы составляем друг другу компанию в молчании.
Я жажду вкуса персиков ‒ свежих, спелых и сочных.
«Саммер, ох, Саммер…» Я заменяю каждую ноту в ее напевной песне ее именем.
С наступлением сумерек во мне прорывается другая жизнь, освобождая мои конечности. «Возбуждая».
Эмоции захлестывают меня, и я делаю глубокий вдох, желая почувствовать ее запах.
Вместо персиков я получаю гниль.
‒ Он был здесь, ‒ вырываются слова из моего горла.
Они выходят сердитые. «Преданный». Я щурюсь на нее.
‒ Он прикасался к тебе?
Я съеживаюсь над ней, мои крылья выгибаются. Мой взгляд скользит по ее телу, и, несмотря на мою неистовую ревность ‒ ревность и волнение ‒ я рад, что она в безопасности и не пострадала. Это симфония противоречивых эмоций.
‒ Ч-что? Ты изменился, ты изменился так быстро, ‒ пищит она, судорожно вздыхая и ускользая. ‒ Я не ожидала… Кто здесь был? ‒ спрашивает она, выпрямляясь на стойке и позволяя телефону упасть ей на колени.
Я оглядываю музей Хопкинса. Мы одни, несмотря на пронизывающее зловоние Эдрайола.
‒ Кто здесь был? ‒ становится она смелой, даже требовательной.
‒ Мой демон.
Я преграждаю ей путь, пока она пытается встать и прижимаю ее к стойке. Ее глаза расширяются, охватывая мои крылья, ореолы над ней.
‒ Д-демон? Твой демон? ‒ спрашивает она, задыхаясь. ‒ Сегодня здесь были только я, папа и доктор Тейлор. И геологоразведчик из другого города, Адриан.
‒ Адриан? ‒ рычу я. ‒ Его зовут Эдрайол.
‒ Адриан демон? ‒ писк в ее голосе повышается.
‒ Могущественный, лейтенант дьявола. Один из первых, упавших с Небес. Он хотел бы увидеть этот мир пылающим просто ради развлечения.
Ее брови морщатся, когда она опускает взгляд на пол.
‒ Я знала, что он слишком красив, чтобы быть человеком, ‒ говорит она себе под нос.
«Красивый?»
«Красивый!?»
Это слово поражает меня небывалой яростью и стыдом. Рычание вырывается из моего горла, когда мои крылья устремляются к моему телу, выталкиваясь наружу, каждая кость крыла растягивается и напрягается.
Я некрасивый ‒ такое тщеславие всегда беспокоило Эдрайола, а не меня. Мое тело было создано, чтобы уничтожать ему подобных, и эстетика меня не волновала. Моя непреклонная форма ‒ это оружие, моя каменная кожа ‒ мой щит. Я создан, чтобы пугать демонов и злых людей, а не соблазнять их.
Быть красивым никогда не имело значения, пока я не услышал это слово из ее уст. Неудивительно, что той ночью она боялась меня. Я… гротеск.
Гротескные вещи не вызывают в других похоти. Даже я это знаю.
Мои ноздри раздуваются, когда я обнюхиваю окрестности. В музее бесчисленное множество особенностей, и здесь живут вещи, превосходящие мой обширный опыт. Окутывая все это ‒ напоминая, подтверждая. Он. Был. Здесь.
Я трясусь.
Я уже чувствовал присутствие Эдрайола в этой комнате раньше ‒ я знал, что он приходил сегодня, что он время от времени приходил в последние десятилетия, последний раз в тот день, когда у меня вырос член, ‒ но это было до Саммер.
Она смотрит на меня, крепко прижав конечности к телу.
Я наклоняюсь вперед, сокращая расстояние между нами.
‒ Он прикасался к тебе?
‒ Он не прикасался ко мне, ‒ говорит она напряженным, хриплым голосом.
Затем она спрашивает, не совсем со страхом, а с предвкушением:
‒ Ты будешь?
У меня перехватывает дыхание, в груди холодеет. Да, мне очень хочется прикоснуться к ней. Только она бы этого никогда не хотела ‒ она меня боится и считает гротеском.
Я пытаюсь расслабиться. Я ее пугаю. Она в безопасности.
Вот только невозможно быть спокойным, зная, что гниль Эдрайола повсюду. Как мне не напугать ее, если я за нее боюсь? Она должна быть в ужасе. На нее нацелился демон. Демон, который разорвет ее на части и все время будет ухмыляться, не говоря уже о его решимости узнать мое имя. Он знает, что Саммер знает мое имя. Он не блефовал.
Нам с Саммер нужно укрепить нашу связь. Моя неудача душит меня, и я решаю что-нибудь с этим сделать.
«Ей это нужно. Она этого хочет. Я тоже».
Я буду требовать ее, как она требовала меня. Я могу одолжить ей свою силу, свой свет, а может быть, даже больше.
Во-первых, мы должны уйти. Метка Эдрайола покрывает эти стены, и подопечные музея еще не развеяли ее полностью. Я не могу оставаться здесь с ней, пока его затянувшаяся сущность загрязняет пространство. Если его демонические остатки не смогут проникнуть через эти стены, они рассеются где-нибудь поблизости. Произойдет что-то плохое ‒ и скоро. Демоны всегда оставляют след.
Я слышал слухи о плохих вещах, происходящих в городе.
Я поднимаюсь.
‒ Нам нужно уйти.
Она опускает руки и поднимается на ноги, настороженно наблюдая за мной. Ее голубые глаза яркие, в отличие от пепельного лица и слегка запотевших очков. Ее волосы собраны в небрежный пучок, спадающий на шею, а выпавшие пряди обрамляют лицо.
‒ Что ты имел в виду вчера вечером, когда сказал, что можешь защитить меня? Это включает в себя демонов? ‒ ее голос дрожит, что свидетельствует о беспокойстве. ‒ О, черт…
Саммер заглядывает вглубь музея, ее рука скользит по сердцу, сжимая рубашку.
‒ Мне нужен крест, сходить в церковь ‒ что-нибудь! Есть ли в экспонатах что-то, что могло бы помочь? Мне нужно еще раз позвонить Хопкинсу. Черт…
‒ Я могу защитить тебя, ‒ хрюкаю я.
«Надеюсь».
Я слишком взволнован, чтобы объяснить, что я планирую сделать. Она стала частью этого, и теперь только ее смерть может нас развязать.
Сделав глубокий вдох, найдя ее сладкий аромат, нетронутый среди гнили, я дарю ей свое спокойствие. Я вдыхаю ее больше, ища собственного успокоения. Позволяя моему окружению исчезнуть, я сосредотачиваюсь исключительно на ней и управляю ее эмоциями, успокаивая ее сердцебиение.