Ее глаза расширяются, губы приоткрываются, а дыхание становится редким. Мы смотрим друг на друга, ее глаза ищут мои.
‒ Ты понимаешь, о чем я говорю, Саммер?
Ее губы смыкаются.
Я наклоняюсь к ней, понижаю голос, вдыхаю ее, все, что в ней есть: ее трепет, ее негодование, ее беспокойство, ее страх… ее похоть. Это заставляет меня дрожать, все в ней заставляет меня дрожать.
‒ Я тебя люблю.
Ее лицо опускается, ее взгляд падает на мою грудь. Я слышу, как ее сердце бешено колотится от моих слов.
‒ Я полюбил тебя с тех пор, как ты начала работать в магазине, разговаривать со мной, делиться своим светом, обновлять мою цель. Ты изменила меня, разожгла во мне желание снова увидеть дневной свет. И когда я говорю, что сделаю для тебя все, я имею это в виду.
‒ Что угодно? ‒ шепчет она, облизывая губы, снова глядя на меня.
Ее глаза сужаются, губы прижимаются. Отстраняясь, мои ноздри раздуваются. Сбросив простыню с плеч, она сердито вытирает слезы с глаз.
Я чувствую ее намерения прежде, чем она успевает их высказать.
‒ Саммер, ‒ предупреждаю я. ‒ Нет.
‒ Зуриэль, ‒ начинает она, ее голос становится мрачнее. ‒ Ты не убьешь себя. Даже ради меня.
Слова пронзают меня, приказ, от которого я не могу отказаться. Он затвердевает в моей душе так же легко, как я закостеневаю каждое утро. Назвав меня, ее команда захватывает силу моего самоуничтожения, уничтожая дар моих создателей. Я рычу, когда Саммер поднимает подбородок.
Обнаженная и бесстрашная, она великолепна.
‒ Мы придумаем другой путь, ‒ настаивает она жестким голосом.
Поднявшись, я делаю шаг к ней. Она стоит на своем, гнев и решимость отразились на ее лице.
‒ Это не то, чем тебе следует командовать. Отмени это…
‒ Мы найдем другой путь. Если он слишком силен, чтобы его уничтожить, мы…
Ее взгляд скользнул по комнате.
‒ Мы поймаем его.
Мои глаза сужаются.
‒ Он убьет тело, в котором находится, сбежит и найдет другое. Это бесконечный цикл, которым обременены все демоны.
‒ Тогда мы поймаем его душу в ловушку.
‒ Сущность. У него нет души.
‒ Тогда его сущность.
Саммер пренебрежительно машет рукой, приняв решение, отказываясь признать мою ярость.
‒ У Хопкинса есть экспонаты и защитные ограждения по всему этому месту, которые хранят вещи внутри, не пускают вещи, сохраняют вещи в безопасности, верно?
Сжав руки, я медленно киваю.
‒ Тогда мы добавим к ним Эдрайола. Сделаем его экспонатом, на который толпа будет вечно глазеть. Мы сделаем из него зрелище, нечто такое, что будет мучить его до скончания веков.
Саммер проходит мимо меня, берет свою простыню и накидывает ее обратно на плечи. Она направляется в одну из задних комнат. Достигнув порога, она смотрит на меня через плечо.
‒ Ты идешь? У нас мало времени.
Разочарованный и гордый, я следую за ней, ее злобность возбуждает меня.
Глава 23
Элла, Кэрол и Джон
Саммер
Элла звонит мне, когда я еду обратно в музей. Приближается закат, и я отдохнула, готовая к следующему вечеру. Прошло несколько недель с тех пор, как мы разговаривали в последний раз, почти месяц с тех пор, как я узнал имя Зуриэля и уничтожила форму Эдрайола.
Я с чувством вины позволила телефону зазвонить, зная, что я была не самой внимательной подругой. Мы переписывались, но я избегала разговоров ‒ я не хочу лгать и не могу говорить правду.
Я сказала ей, что… занята. Думаю, это правда.
До сих пор демон не вернулся. Мне почти хотелось бы, чтобы он это сделал, как бы мне ни хотелось представить, что он ушел навсегда. Постоянное бремя ожидания чего-то, что еще не проявилось, опасности, которая остается вне досягаемости. Невозможно чувствовать себя комфортно, зная, что он может появиться в любой момент, в любой день.
Я параноик, всегда оглядываюсь через плечо, наблюдаю за тенями. Папа помог мне установить пару домиков для летучих мышей, и они дают мне некоторое чувство безопасности дома. Повсюду красно-золотые осенние листья покрывают землю и пугают меня, когда они хрустят под ногами. Я беру Джинни везде, где могу. Пока ничего не произошло. Город практически вернулся к нормальной жизни.
Я единственная, кто до сих пор подпрыгивает, когда меня зовут.
Потому что несмотря на то, что Элмстич снова вернулся к рутине, он гораздо менее нормален, чем я думала. Здесь обитают существа, которые не являются людьми. Я чувствую их через свои отметины, поэтому трудно сказать, вернулся ли Эдрайол.
Мы с Зуриэлем проводим ночи в изоляции, заполняя часы бодрствования исследованиями и приготовлениями.
С каждым вечером секс становился все более отчаянным. Я почти уверена, что мы уже занимались сексом в каждой комнате музея. И на большинстве столов. Мы сломали шкаф ‒ это был не лучший мой момент ‒ и каждое утро перед восходом солнца мы просто сидим там в тишине, надеясь, что эта ночь не была нашей последней.
Днем я сплю беспорядочно, переносясь туда, где мы с Зуриэлем снова едины, оказавшись в ловушке жесткой вечности. Мы научились находить друг друга в сумерках, отступая в его замок вместе со стаями летучих мышей.
Я не сказала ему, что люблю его. Еще нет. Я думаю, что это правда, вот только слова застревают у меня в горле. Я признавалась в любви только родителям и друзьям. И эта привязанность, которую я испытываю к нему, глубже всего этого: если бы я потеряла его, я могла бы развалиться на куски. Если скажу вслух, что чувствую, станет только хуже.
Любовь ‒ это слово, обозначающее прекрасные весенние дни, и я не знаю, как говорить о ней в такой темноте.
Зуриэль рассказывает мне о вселенной, об ангелах и мирах. И все же, несмотря на его знания, я рассказываю ему о современности, недавней и нынешней истории. Я беру свой ноутбук на работу, и мы вместе обобщаем то, что знаем. Он быстро учится. Он схватывает распространенные аббревиатуры и даже современный сленг.
Когда он ругается, это мило. Я просто смеюсь, когда слышу такие слова, как «черт» и «ебать», исходящие от страшной горгульи с рогами, крыльями и хвостом.
Мне нужен смех.
Зуриэль был прав. Хопкинс не вернулся. Был еще один обмен голосовыми сообщениями: я сказала ему, что держу музей закрытым по ночам. Моя зарплата по-прежнему перечисляется напрямую, и я даже заметила повышение. Я привыкаю к тому, что его нет рядом.
Иногда я злюсь на него, иногда я благодарна ‒ его отсутствие дает мне и Зуриэлю уединение. В мои мрачные дни я ошеломлена, не веря, что Хопкинс думает, что я справлюсь с этим, потому что в музее больше загадок и привидений, чем я себе представляла.
Зуриэль сражался с Эдрайолом всю свою жизнь. В самом мрачном настроении он хочет увезти меня подальше отсюда, спрятать. Ему нужен мой позитив так же, как мне нужна его сила и защита. В такие моменты я должна заверить его, что мы в большей безопасности именно здесь, там, где мы находимся. На своей территории. У нас есть план ‒ пусть не самый лучший, но тем не менее план.
Когда Элла звонит во второй раз, я беру трубку.
‒ Привет, ‒ отвечаю я, осматривая здания и дорогу впереди.
‒ Саммер! Слава богу, что ты взяла трубку. Элмстич был во всех новостях. Пару недель назад у вас были сбежавшие из тюрьмы? Теперь все преступники пойманы? Они снимали на Мейн-стрит. Я видела твой музей на заднем плане! Это меня напугало.
‒ Да, это были интересные пару недель. Все это позади, и теперь все в порядке.