Слышен писк, антисептический запах больницы, который следует за моей мамой домой. Быстро моргая, я обнаруживаю, что нахожусь в постели.
Его здесь нет.
‒ Саммер?
‒ Элла?
Элла здесь?
Она задыхается и наклоняется вперед, ее размытый профиль едва узнаваем.
‒ Ты пришла в себя.
Мой рот открывается, но я не могу говорить. Напрягшись, я в волнении дергаю одеяла. Несколько минут назад я боролась за свою жизнь, держа в себе демона, и Зуриэль…
«Зуриэль…»
Элла протягивает мне что-то.
‒ Вот.
Я щурюсь, увидев очки.
‒ Они твои. Новая пара, так как старые не нашли. Мы с твоей мамой выбрали их ‒ надеюсь, они тебе понравятся.
Моя грудь вздымается, когда я пытаюсь понять. Трясущимися руками я поправляю очки на носу. Они странные. Все странно.
Эдрайол ушел. «Ушел». Я чувствовала его разрушение. Я в этом уверена. Прижимая руки к груди и животу, подтверждаю его отсутствие. Нет ни давления, ни палящего жара, ни ледяного онемения. Никаких рук, пытающихся вырваться на свободу, и никаких червей, ползающих по моему горлу. Мое тело снова принадлежит мне. Как и мой разум.
Я осматриваю больничную палату, понимая, что это стандартная проблема для больницы округа Блумсдарк. Сейчас день, солнечный свет льется в окно справа от меня и освещает Эллу с другой стороны. Мы лишь вдвоем.
‒ Как ты себя чувствуешь? ‒ напряженно спрашивает она, постукивая по телефону. ‒ Я сообщаю твоим родителям, что ты в сознании. Боже, я так рада, что ты очнулась.
Очнулась?
Я моргаю еще несколько раз. Оправа моих очков толще, чем я привыкла, и края моего зрения залиты фиолетовым светом. Сглатывая, не зная, кружится ли у меня голова, меня тошнит или я голодна, я морщу нос ‒ по нему проходит трубка. Он чешется, и я его потираю.
Элла хватает меня за запястье.
‒ Это трубка для кормления. Мне следует позвонить медсестре…
Я хватаю ее руку, прежде чем она ее отдергивает.
‒ Нет, подожди, ‒ говорю я хриплым голосом.
Она хмурится.
‒ Пожалуйста, нам нужно поговорить.
Я сжимаю ее руку.
‒ Ты была в коме две недели. Медсестрам необходимо тебя осмотреть.
Кома... Каким-то образом я выжила. Зуриэль…
‒ Пока не звони им, пожалуйста. Можем ли мы сначала поговорить? Мне нужно знать, что произошло.
Она откидывается назад и кивает, выражение ее лица смягчается.
‒ Хорошо.
Она несколько раз моргает, и вдруг слезы текут по ее лицу, когда она прижимается лбом к моей руке.
‒ Саммер, я так рада, что ты очнулась.
Неожиданные слезы наполняют мои глаза.
‒ Я… я тоже.
‒ Ты меня напугала. Ты напугала всех нас.
‒ Мне тоже было страшно. Я думала, что не выживу.
Если я это сделала, Зуриэль тоже. Верно? Должен.
Элла фыркает.
‒ После землетрясения твой отец нашел тебя в подвале музея Хопкинса. Ты пропала. Ему пришлось вломиться.
‒ Землетрясение?
‒ Самое сильное в Элмстиче, которое когда-либо было ‒ сейсмологи озадачены. Мы думаем, что ты ударилась головой. У тебя нет никаких травм в других местах. Они сделали бесчисленное количество сканирований, и ты совершенно здорова, вот только ты была без сознания. Ничто не могло тебя разбудить.
Мои брови хмурятся, и я смотрю на свое тело. Прошло две недели. Для меня это похоже на мгновения. Я отпускаю руку Эллы и касаюсь своих ног, заглядывая под больничное одеяло. Они немного волосатые, но синяков и порезов нет.
Осторожно обыскиваю голову, нос ‒ не сломан. Мое тело болит, мне некомфортно из-за обездвиживания.
Я кладу ладони на грудь и живот, но ничего не чувствую от отметин. Они просканировали мое тело, наверняка кто-нибудь увидел бы…
‒ Есть еще кое-что.
«Еще кое-что?» Я напрягаюсь, глядя на нее в ответ.
Элла колеблется.
‒ Что такое? ‒ нажимаю я.
‒ То, как тебя нашли. Твой отец рассказал только твоей маме и мне, но он нашел тебя внизу лестницы, твое тело было плотно завернуто в одеяла, и больше ничего ‒ ты лежала спокойно, как будто дремала. Мы беспокоимся о том парне, с которым ты встречалась… Он тебя накачал наркотиками или что-то в этом роде?
Я смотрю на нее.
Ее взгляд теплеет.
‒ Джон Бек тоже пропал. До сих пор не найден. Он твой парень?
Я отвожу взгляд, качая головой.
‒ Нет, не Джон.
‒ А в «Водопое» ходят странные слухи, что старая музейная статуя горгульи ожила примерно за час до землетрясения.
Я вздрагиваю от ее непреднамеренного упоминания о Зуриэле.
‒ Итак, мне нужно спросить, и этот вопрос кажется очевидным, но с тобой все в порядке?
Я оглядываюсь на нее.
‒ Что ты имеешь в виду?
‒ Пожалуйста, Саммер, ты можешь мне сказать. Я беспокоюсь. Мы все беспокоимся. Есть ли что-то, о чем ты не говоришь?
Я протираю глаза. Я всегда все рассказывала Элле. Я доверяю ей больше, чем кому-либо. Но это? Это прозвучит безумно, хотя я хочу попробовать. Было бы здорово довериться ей. Если бы я кому-нибудь рассказала, то это была бы Элла. Она не перестанет быть моим другом.
‒ Есть что-то еще.
‒ Если ты не хочешь говорить…
‒ Хочу. Мне нужно поговорить об этом…
В дверь стучат, и кто бы это ни был, он не ждет ответа. Дверь широко распахивается.
Мама влетает в палату в больничном халате. Папа не отстает. Она обнимает меня, рыдает мне в плечо, а затем кашляет, берет себя в руки и начинает исследовать мои жизненно важные органы, вытирая слезы с глаз. Она целует меня в лоб.
‒ Мы были на посту медсестры, когда получили сообщение от Эллы. Как ты себя чувствуешь?
Даже у папы глаза на мокром месте.
‒ Я в порядке. По крайней мере, я думаю, что со мной все в порядке, учитывая все обстоятельства.
Постукивая по аппарату, она говорит тем серьезным голосом, который я слышу только в больнице.
‒ Ты находилась в коме несколько недель. Ты можешь чувствовать себя разбитой, дезориентированной или растерянной. Странно… все это.
Она сжимает мою руку, ее взгляд критически скользит по моему лицу.
‒ Ты необычайно бдительна.
Не дожидаясь ответа, она суетится, прислушиваясь к биению моего сердца. Она проверяет мои глаза и горло.
Я виновато улыбаюсь Элле, и она произносит: «Поговорим позже», выходя из палаты.
Как только мама убеждается, что мне не нужна немедленная помощь, она вызывает на помощь другую медсестру, поскольку она не должна обновлять мои данные. Лечащий врач делает это.
Наконец, после множества тестов и вопросов, папа устраивается рядом со мной.
‒ Ты всех сильно напугала.
‒ Мне жаль. Я не помню, что произошло. Может быть, я что-то вдохнула?
Мой взгляд останавливается на кафельном потолке больницы. Выдыхая, я чувствую пустоту в груди, и прежнее спокойствие ушло. Что, если Эдрайол ‒ это утечка газа или удар по голове?
‒ Я говорил тебе быть умницей, ‒ говорит он.
‒ Я была умницей.
Или пыталась ей быть.
Его челюсть напрягается.
‒ Иногда мне хочется, чтобы ты была еще ребенком, и я мог удержать тебя от риска. Но это не так, и ты рискуешь. Итак, чтобы… ни случилось, я надеюсь, оно того стоило. Ты проводишь слишком много времени в этом музее. Возможно, пришло время уйти, начать поиск работы по-новому.
‒ Может быть, ‒ продолжаю я. ‒ Мне там начинает нравиться.
Он вздыхает.
‒ Пока ты была в коме, были похороны Бека. Его сын заметно отсутствовал. Ходят слухи, что он сбежал. Но все его вещи по-прежнему дома, и никто не может его схватить.
Мои губы сжимаются.
‒ Ты что-нибудь знаешь, Саммер?
Я представляю обгоревшее тело Джона, искалеченное, и удивляюсь, почему его никто не обнаружил. Кто-нибудь уже сделал бы это, если бы он остался в переулке. Если бы черви его не забрали. Я качаю головой, не зная, что сказать.