‒ Я ничего не знаю.
Папа кивает и подпускает медсестру ближе. Доктор Тейлор присоединяется к нему снаружи, и двое мужчин тихо обсуждают меня.
Я теряю счет времени, когда меня осматривают, тыкают, щупают и сканируют. Составлены планы по моему выздоровлению. Я встречаюсь с диетологом, показываю, что могу глотать, и мне разрешают съесть несколько кусочков безвкусной еды. После того, как я докажу, что могу встать и доковылять до ванной, мои мышцы скорее болят, чем атрофируются, мой катетер удаляют.
В ванной я использую редкую минуту уединения, чтобы заглянуть под больничную рубашку. Мои отметены исчезли, не оставив никаких следов того, что они когда-либо были там. Это тревожное зрелище усиливает мою неуверенность ‒ интересно, что же было на самом деле?
Я узнаю, что Джинни все еще в музее. Папа заезжает, чтобы позаботиться о ней, потому что она отказывается выходить из магазина, убегает и прячется, когда он пытается ее забрать. Он говорит, что это место все еще разрушено землетрясением, и, понизив голос, добавляет, что там запекшаяся кровь, хотя и не спрашивает, чья она.
К полудню приезжают двое полицейских и допрашивают меня. Я предлагаю им расплывчатые ответы, хотя знаю, что они надеются на большее. Мы с Кэрол ‒ последние, кто видел Джона, и они знают, что я последовала за ним по переулку. Они согласны с моим утверждением, что я вошла через черный ход музея и вскоре после этого потеряла сознание. Кажется, чудом, что никто не попросил ордер на посещение музея, чтобы увидеть засохшую кровь, которую, как утверждает папа, видел. Подозревая Хопкинса больше, чем раньше, я не могу быть уверена, что здесь не были замешаны сверхъестественные силы.
Весь этот процесс истощает мои силы, и, несмотря на бурную деятельность вокруг меня и постоянную смену посетителей, я засыпаю.
Позже я очнулась на звук закрывающейся двери. Наконец я одна, за окном виднеется сумрачное небо. Поздний вечер.
Когда я сажусь, мое сердце колотится, ожидая появления Зуриэля в окне.
«Мне это не пригрезилось».
Мои руки блуждают, инстинктивно прикрывая те места, где раньше были мои отметины, но я ничего не чувствую, и мое сердце замирает.
Проходят минуты, а Зуриэля все нет.
Я становлюсь возбужденной, настороженной, все подвергаю сомнению. Единственное, что я знаю наверняка, это то, что Джон пропал, а его отец мертв, но было ли это вызвано демоном?
Неужели все было моим воображением?
Мне нужно найти Зуриэля.
Я отсоединяю трубку для кормления и роюсь в спортивной сумке, которую собрали родители, в поисках спортивных штанов, футболки, кроссовок и толстовки с капюшоном. Быстро одеваясь, я веду себя максимально тихо. В моей сумочке все еще лежат ключи.
Улизнуть из больницы легко ‒ мне помогает то, что я ее хорошо знаю. Я прохожу мимо поста медсестры и спускаюсь по черной лестнице, выйдя через не защищенную дверь на нижнем этаже. Выйдя на улицу, я вдыхаю свежий осенний воздух и смотрю на небо, все еще надеясь на появление Зуриэля. Нет даже летучей мыши. Холодно и становится все холоднее. Я, не колеблясь, бегу к стойке для велосипедов и нахожу не запертый.
До музея пара миль, и с приливом адреналина все пролетает как в тумане. Крутя педали, я еду вперед. Мне нужно его увидеть. Мне нужно знать.
К тому времени, как я дохожу до входной двери, мои ноги становятся резиновыми и вот-вот подкосятся. Я шагаю вперед, открываю дверь и вбегаю внутрь.
Он здесь.
Музей представляет собой развалины из опрокинутых книжных полок и разбросанных сувениров, но он, как и всегда, стоит за стойкой регистрации.
Твердый, как ни в чем ни бывало, в той же позе, что и всегда.
Я бегу к нему.
Мои руки касаются его холодного, застывшего тела, его крыльев, его груди, обхватывают его правую щеку над его угрюмым выражением лица.
‒ Сейчас ночь. Теперь ты можешь проснуться.
Я ласкаю его замерзшие губы. Я смотрю в его каменные глаза.
‒ Зуриэль, я здесь. Вернись ко мне.
Он не шевелится. Мое сердце замирает.
Слезы проливаются, я падаю на него.
Раздается мяуканье, и Джинни трется головой о мои голени. Некоторое время я просто смотрю на нее, не в силах отпустить Зуриэля, мои слезы смачивают его грудь. Она вьется между ног Зуриэля, мяукая на него.
Отпустив его, я тянусь к ней.
‒ Привет девочка. Ты… тоже скучаешь по нему?
Джинни трет мою руку, требуя внимания. Почесав ее, я сажусь спиной к столу.
Я смотрю на свою горгулью.
‒ Было ли это на самом деле? Что-нибудь из этого?
Мой разум запутался, последние недели становится трудно отслеживать. Я так недосыпала, меня терзала тревога…
‒ Ты вернешься? ‒ шепчу я.
Я сказала ему, что люблю его. Что я сломаюсь, если он умрет. Я это сказала, да?
Или все было просто дымом и ударом по голове? Мечты и кошмары, просачивающиеся в реальность?
Может быть, если бы… я могла бы…
Вскочив на ноги, я роюсь в ящиках стола в поисках зажигалки и ножа. Я провожу пламенем над лезвием, надеясь, что его будет достаточно для стерилизации, и, сделав небольшой надрез на кончике среднего пальца, испытываю удовлетворение, когда выделяется капля крови.
Я смахиваю кровь на его губы.
‒ Зуриэль, я приказываю тебе проснуться.
Джинни наблюдает, как я глубоко вздыхаю в предвкушении.
Ничего.
Есть еще момент и еще. Они суммируются, пока не пройдет минута, полчаса. Ничего не происходит.
Я целую его. Я размазываю свою кровь. Я произношу его имя.
‒ Пожалуйста, пожалуйста, проснись.
Глава 29
Длинные темные ночи
Саммер
‒ Саммер, вот ты где!
‒ Элла?
Мои глаза покрыты коркой засохших слез, и я растираю их.
Она наклоняется надо мной, где я заснула, между столом и Зуриэлем, Джинни свернулась калачиком рядом со мной.
‒ Слава богу, мы нашли тебя.
Ее взгляд останавливается на зажигалке и лезвии.
‒ Что ты здесь делаешь? Для чего нужен нож? Ты ранена?
‒ Я… я должна была узнать.
‒ Узнать что?
Ее лицо раскраснелось и покраснело от волнения. Стиснув челюсти, она устраивается и садится рядом со мной.
‒ У нас может быть несколько минут до прибытия твоих родителей. Раньше, что ты пыталась мне сказать? Это связано с Джоном?
Я сглатываю, ерзая на месте.
‒ Тот парень, с которым я встречалась?
‒ Да?
Я бросаю взгляд на статую.
‒ Это он.
Она смотрит на него.
‒ Что? Статуя горгульи?
‒ Да.
‒ Это та самая статуя, которую, как утверждают горожане, они видели?
Я киваю.
‒ Почти два месяца назад я узнала его имя во сне, и он ожил, правда только ночью. Но этот демон тоже хотел знать его имя ‒ он называл себя Адрианом, мои родители даже встречались с ним, хотя его настоящее имя было Эдрайол. Мы задержали его на какое-то время, а потом начался настоящий ад. Должно быть, в ночь этого землетрясения Зуриэль победил его. Я была готова умереть.
Я смотрю на Зуриэля, воспоминания струятся сквозь меня. То, как он присел на моем балконе. Наши ночи исследований и отчаянных приготовлений. То, как я лежала на сгибе его рук каждое утро, пока мы ждали восхода солнца.
‒ Я должна была его увидеть. Я подумала, что, если выжила, возможно, он тоже.
Ее рот разинут.
‒ Саммер…
Я не могу винить ее, если она мне не верит.
Ее взгляд скользит по моему лицу, и Элла вздыхает.
‒ Ты плакала.
‒ Я люблю его, Элла. И я почти не говорила ему об этом ‒ только в конце.
Элла прижимает меня к себе, успокаивающе поглаживая мою спину руками.
‒ Ш-ш-ш, все в порядке. Но ты несешь какую-то чушь. Нам нужно доставить тебя обратно в больницу.
‒ Это не имеет смысла, ‒ рыдаю я ей в плечо. ‒ Это безумие. Я боялась рассказать тебе, рассказать кому-либо.