То, что он не просил рассказать детали, – которыми Матиас бы все равно не поделился – было приятным жестом.
– Да. Теперь вернемся к трупу.
Матиас начал вставать, но ноги его не держали, будто были сделаны из бумаги.
– Давай принесу тебе трость и очки, – сказал парень, выходя из гаража.
Оставшись наедине с собой, он был не в настроении сидеть рядом с задним колесом машины без опознавательных знаков словно грязь, слетевшая с брызговиков. Вытянув руку, он оперся о бампер и со стоном встал.
Не отрываясь от машины, Матиас перегнулся через дверь со стороны водителя и открыл багажник.
Он пялился в пустоту, когда сосед вернулся. Взяв трость, он надел «Рэй Бэны» и покачал головой.
– В самой машине или на ней ничего не будет. Мы очень дотошны. – Он обошел автомобиль и встал над телом. – Предлагаю на закате предать все это объятиям Гудзона.
Дерьмо, у него были планы на ужин.
– Давай в полночь, – поправил он, закрыв багажник. А затем, – Нет, в два часа ночи.
– У тебя на сегодня планы?
Когда сосед с подозрением взглянул на него, Матиас проглотил язык; он говорил не о Мэлс. Проблема в том, что он не мог поручить кому-то другому избавиться от трупа, по большей части потому, что должен собственными глазами увидеть, как седан погрузится в водную могилу: пока к нему полностью не вернулась память, а он продолжал двигаться по своему пути – что бы это ни значило – он не мог рисковать и создавать сложности в лице третьей стороны.
Ничто так не выведет из себя местную полицию и спецподразделение, как мертвое тело, так? Они забирали своих людей.
Эдриан потер свою квадратную челюсть.
– Что, если я скажу, что мы можем сделать это прямо сейчас?
– Как?
– Доверься мне.
– Ты кем себя возомнил, Гудини[137]?
– Не-а. У меня нет достаточно большой смирительной рубашки для этого куска дерьма. Но я знаю, что с этим можно сделать.
Эдриан стоял с безучастным выражением, в глазах – непоколебимость, дыхание ровное, аура источала абсолютную уверенность.
Матиасу было насрать на людские слова. Но он был готов поверить этому внешнему виду, который было так сложно подделать.
Если только сукин сын не был в бреду.
Матиас подумал о сражении в лесу – большинство парней, державшихся как этот, были результатом многолетних тренировок и опыта в управлении рисками, где на кону стояла жизнь.
– Так какой у тебя план? – спросил Матиас.
– Сбросить чертову фигню сейчас.
– В реку? Разгар дня же.
– Не имеет значения в том месте, о котором я думаю.
Матиас обернулся на труп и с нежностью подумал о том, как вещи, порой, хоронят на дне водоемов.
– Давай засунем его в багажник.
Эдриан подошел к телу, когда Матиас нажал на кнопку и снова открыл задний отсек. Трупное окоченение вступило в свои права, что облегчало переноску, но запихнуть что-то в относительно узкое пространство отнюдь не просто: им обоим пришлось приложить немало усилий, чтобы согнуть мертвецу колени и свернуть тело, и попытка доказала, что с сумкой для клюшек справляться гораздо легче… тем более, что продукция «Кэлауэй»[138] всегда шла с ручками.
– Я поведу, – сказал Матиас.
– Тебе нравится контролировать ситуацию, не так ли?
– Можешь не сомневаться.
Они забрались внутрь автомобиля, и он вновь завел двигатель без ключа.
Разворот в три приема. Выезд с подъездной дорожки. Мимо фермерского домика.
– Где мы его скинем? – спросил он.
– Поверни налево. Мы едем на север.
Они проехали примерно пять миль, когда сосед повернулся к нему:
– Так тебе нравится та журналистка, да.
– Не помню.
– Лжец.
– У меня амнезия, не забыл?
– Она тебе нравится.
Матиас обернулся через сиденье:
– Прошу, не говори, что ты пытаешься переквалифицироваться в сплетника.
– Нам предстоит ехать какое-то время. Просто завязываю разговор.
– Молчание – золото. – Наступила пауза. – Кроме того, я не знаю, почему тебе это интересно.
– Я трахнул девушку прошлой ночью.
Брови Матиаса показались над оправой «Рэй Бэнов» Мэлс.
– Что ж, молодец. Хочешь печенье? Или памятный штамп?
– Это было как… знаешь, когда ты чихаешь?
– Да ты шутишь.
– Я серьезно. Чихая, ты словно освобождаешься от раздражения.
Матиас подарил парню долгий серьезный взгляд. А затем решил, что в какой-то мере знает, о чем говорит ублюдок.
– Потому что ты можешь себе позволить быть пофигистом.
– Ты и та журналистка заставили меня задуматься.