– Отец был сыт ею по горло. Нет, можешь мне поверить, он просто рвал и метал.
Сколько раз сам Винсент забирал и увозил ее, чтобы избежать скандала, потому что она могла вдруг появиться в холле роскошного отеля, где встречались министры. Она врывалась без стука на закрытые совещания, ухитрялась проникать на гала-вечеринки и везде поносила своего отца, пока ее силой не уводили прочь… сколько раз было такое! Уж не говоря о местах похуже, где ее находили пьяной в дым, вопящей, что она – Дженнифер Бреннен, дочь работорговца, шкурника, торгаша и мошенника, и что ее, Дженнифер Бреннен, можно трахнуть за двадцатку, в то время как ее отец за ту же цену трахает тысячи и тысячи людей, которые горбатятся на его предприятиях. Болти спрашивал меня, понимаю ли я, какая создалась обстановка, могу ли я себе представить, какую смуту сеяла эта девица везде, где бы ни появлялась.
Я кивнул. Вокруг нас начали вертеться женщины в возрасте; кто-то, сидевший у другого конца стойки, подмигивал мне, его руки, сжимавшие стакан, тряслись. Я смотрел на него невидящими глазами, думая об этой девушке, Дженнифер Бреннен, которая казалась мне такой славной, которая снабжала меня запасом спиртного, а также отсосала у меня пару-тройку раз, когда я чувствовал себя таким одиноким и никому не нужным; она по доброте душевной даже поболтала со мной, потратила на меня немного своего времени, при том, что жизнь у нее была такая сложная, такая бурная и, может быть, действительно невыносимая. Я не мог допустить, чтобы ее смерть осталась безнаказанной. Мне хотелось дать ей знать, что я тут.
Я улыбнулся Винсенту:
– Винсент, старина, надеюсь, ты понимаешь, что я должен проверить твое алиби.
Он тоже улыбнулся мне в ответ:
– Слушай, ты… Ты, похоже, ничуть не переменился. Всегда на посту!
– Заметь, меня интересует не столько тот, кто ее прикончил, сколько тот, кто заказал убийство. Но я должен делать свою работу, проверять факты, такое времяпровождение – не самая приятная сторона моего ремесла. Много писанины. К тому же за смехотворную плату.
– Я был у матери, представь себе.
– Тебе повезло, что у тебя еще жива мать.
Я записал его показания в блокнот и радовался, что настрочил еще несколько страниц, хотя, сказать по правде, не был уверен в том, что от этого будет какой-то толк. С точки зрения литературы, само собой. Но, в сущности, мне ведь это ничего не стоило. Хотел бы я знать, делал ли записи Джек Керуак.
– Почему ты не купишь диктофон? – осведомился Винсент.
– Диктофон? Ну хорошо, я скажу тебе, почему я не покупаю диктофон. Некоторые вещи не сочетаются с техникой. Некоторые вещи тем и хороши, что сопротивляются технике. Поверь мне.
Винсент тоже не изменился. Внешне – да, но на деле он оставался все тем же кретином, которого я когда-то сцапал на крыше, все тем же кретином, с которым я и потом часто встречался на своем пути, потому что в моей профессии то и дело натыкаешься на одни и те же рожи… Ты говоришь себе: «Смотри-ка, опять он!» И чувствуешь, что не молодеешь. Нет, Винсент, этот дурень, совсем не изменился. Он смотрел на меня пустым, ничего не выражающим взглядом.
– Ты не понимаешь, о чем я толкую, а, Винсент? Для тебя весь мир сводится к тому, что ты видишь, да? И как это переносишь?
Я закрыл блокнот, одарив старого знакомого улыбкой, и вдруг ощутил, как чья-то рука скользнула по моему заду.
Я резко обернулся и увидел рядом того, что мне подмигивал. У него были волосы цвета соломы, блестящий от пота лоб, маленькие, бесцветные глазки, нос, рот, острый подбородок, красные оттопыренные уши. Видок совершенно одурелый. Представляете себе, о чем я? Его легко можно было бы представить себе на ярмарке, в плаще с поднятым воротником на фоне ярко освещенных рекламных щитов и большого, сверкающего колеса обозрения. О таком невозможно сказать, убийца он или жертва. Попадались вам такие?
Я объяснил ему, что я гетеросексуал и некоторых прикосновений не переношу с юности.
– Я тоже так говорил, – протянул парень.
– Вы хотите нагнать на меня страху? Так?
– Эй, ты, педрила несчастный! Гомик поганый! А ну возвращайся в свой угол, педрила! – проворчал Винсент, обращаясь к парню. Тот сник и тихонько уселся у стойки бара.