Им объяснили, что не имеют права регистрировать сразу, таков порядок. Пусть пойдут в райсовет, возможно, для них сделают исключение. В райсовете оказался не приёмный день. Это было в субботу, значит, тем более — завтрашний день пропадал. Так и не удалось расписаться. И опять прощались у ворот порта.
Она, конечно, всё понимает. Рейсы на Кубу нельзя задерживать. С кубинских рейсов и в отпуск проситься неудобно. Ждет Куба советские корабли. Это её надежда, её вера в нас. Каждое советское судно на Кубе — это материальное выражение и чувства преданности миллионов советских людей героическому острову Свободы. Ведь каждому моряку «Солнечногорска» благодарно пожимал руку Рауль Кастро, с которым они подружились уже в первый свой приход на Кубу. Он бывал у них несколько раз, и на судне много его фотографий вместе с экипажем. Там очень горячо сейчас, на Кубе. Так как же можно проситься в такой момент в отпуск.
Конечно, Лора всё понимает. Она понимает, что значит моряк дальнего плавания. Он ведь на флоте уже три года, с двадцати лет. Сам-то он давно привык к походной жизни. И не только потому, что прадед его был моряком, и дед был моряком, и отец моряк. Он сам. уже десятки раз пересекал моря и океаны, побывал в Австралии, Италии, Индонезии, Японии, Франции, Вьетнаме, в десятках других стран Только на Кубу ходил восемь раз. Но вот привыкнет ли Лора к такой жизни?
Теплоход входил в Босфор. Любоваться проливом ему было некогда, да и насмотрелся он уже на красоты этих мест. Отправив Лоре радиограмму, пошел на репетицию джаза.
На капитанский мостик я поднялся вместе с Толей Ернсовым, который заступал на штурманскую вахту. Было очень темно. На берегу замелькал световой телеграф: «Кто и откуда идет?»
Это спрашивали нас. Постукивая пальцем по кнопке, Толя начал отвечать. Полетели в ночь огненные точки и тире, складываясь в английские слова:
«Я «Солнечногорск». Союз Советских Социалистических Республик».
Ночью на капитанском мостике полумрак. Освещаются изнутри только циферблаты бесчисленных приборов да экран локатора. Толя стоял на обычной ходовой вахте и не мог, конечно, думать, что кто-то смотрит на него. Но, называя себя, называя Родину, он подтянулся, будто встал по команде «смирно».
Это не жест. Это безотчетное действие. Это внутренний импульс, какое-то движение души. Это гордость за Родину. Гордость за то, что тебе доверено говорить от её имени.
Сколько раз после этого случая я наблюдал подобную картину! При каждом разговоре советских моряков с чужими берегами или пароходами проявлялась эта особая собранность, это чувство особой гордости. Я и сам испытал его в том первом рейсе на «Солнечногорске». Мы настигали гигантский белый пароход, шедший нашим курсом. На его мачте развевался английский флаг, а на борту сверкала надпись: «Лорд Кённинг. Лондон». Очевидно, заметив нас, «лорд» прибавил ходу. Кто-то сказал, что надо бы и нам увеличить обороты.
— Так держать! — приказал Кнаб и тихо добавил: — Всё равно обгоним.
И обогнали.
Несколько минут мы шли почти совсем рядом. Мы смотрели на «лорда», люди с «лорда» смотрели на нас. И, точно по команде, они стали быстро расходиться. Возможно, именно в эту минуту у них появились неотложные дела, а может быть, прозвучала там команда — расходиться.
Но чувство гордости не только оттого, что мы обогнали «лорда», что мы оказались мощнее. В нейтральных водах, где лишь изредка увидишь туманные очертания чужих берегов, наше судно рядом с иностранным ощущается как воплощение всей Родины. Её силы, её прогресса, её красоты. А маленький коллектив теплохода — как полномочный политический представитель, на которого падает вся мера ответственности за свою страну и вся её легендарная слава. Вот тогда-то и появляется эта гордость. И всё, что в стране сделано, ощущаешь своим. Будто спутники сам строил. Будто в космос летал. Будто сам писал резолюцию партийного съезда. И когда поравнялись мы с турецким военным судном и в мощный бинокль я увидел, как, боязливо озираясь по сторонам и прячась за палубные надстройки, чужие военные моряки приветственно махали нам руками, тугой комок подступал к горлу.
Это гордость. Гордость за Отчизну, особенно дорогую и бесконечно близкую, когда находишься далеко от её берегов. Должно быть, это чувство и владело комсомольским секретарем Толей Ерисовым, когда, ведя корабль в Босфор, он ответил туркам;