Мы приземлились на одном из аэродромов, километрах в тридцати от имения. Наш переводчик на этот раз Нельсон Мартос, парень лет семнадцати.
— Я ростовчанин, — говорит он серьезно и неожиданно громко смеется. — Год учился, работая на Ростсельмаше.
Он недавно вернулся из Советского Союза и ждет назначения на работу. Ждет, пока идет за него борьба между организациями. Переводчиков не хватает. Он горд тем, что говорит по-русски. Вообще люди, знающие русский язык, в особом почете. Ими очень дорожат, они очень нужны острову Свободы. Они работают дни и ночи, работают самозабвенно. С простыми смертными, то есть теми, кто не знает русского языка, разговаривают добродушно-покровительственно.
— Помню, бывало, — небрежно замечает Нельсон, — когда я ещё не знал русского языка, наговоришься за день с советскими товарищами так, что к вечеру руки болят. — И он сам весело смеется своей шутке.
Народное имение — это огромный комплекс, включающий тысячи гектаров сахарного тростника, посевы хлопка, фасоли, помидоров, капусты. Точно тайга — банановые рощи. За ними — птицеферма и животноводческая ферма. Но главное — сахарный тростник. Площадь под его посевы увеличилась и составляет теперь 2500 кабальерий.
Мы едем прежде всего на сахарный завод, который работает на сырье народного имения, и смотрим на благодатный краснозем. Вот поле, где только что взошла кукуруза. А рядом кукурузу убирают.
— У нас ведь можно сеять в любое время года, — объясняет Нельсон.
Невольно вспомнился случай, происшедший несколько дней назад. Мы остановились в какой-то деревне, и Орландо хотел позвонить в Гавану. Оказалось, что нет телефона. Местный руководитель шутя сказал: «Поставили нам линию на деревянных столбах, а они через неделю выросли в деревья. Пришлось снять провода».
Сахарный завод нам показывал высокий седой мулат Родригес. Завод принадлежал американцам, и Родригес занимал тогда какую-то мелкую должность. Теперь он главный мастер. Но обязанности не изменились. Фактически он выполнял их и тогда, но главным мастером числился и получал большой оклад американец. Родригес отлично знает технологию, все тонкости производства. Он показал нам неправдоподобно большие и устаревшие механизмы старого завода. Маховики и зубчатки высотою в трехэтажный дом там, где при современной технике потребовались бы детали в десятки раз меньших размеров. До революции модернизация была невыгодна, рабочая сила дешевле, постоянный её резерв — безработица.
…Председатель народного имения Энрико Родон похож на плакатного ковбоя. На нем сомбреро, под которым, кажется, можно спрятать автомобиль. На боку — огромный кольт. Но в Энрико нет и грана рисовки. Человек с лицом крестьянина, он и в самом деле всю жизнь работает на земле и знает в ней толк. Он работал в этом же хозяйстве, когда оно принадлежало Армандо Каминьо Миланесу. Родон оказался отличным организатором, человеком неиссякаемой энергии, сумевшим в короткий срок превысить уровень производства, который был при Каминьо.
— А где сейчас этот Каминьо?
— Организовал контрреволюционную банду. Но поймали его, и суд, наверно, уже был.
По возвращении в Гавану мне дали разрешение посетить тюрьму, где Каминьо отбывал наказание.
У въезда в город Матансас стоит огромное здание. Эта казарма и тюрьма под названием «Гойкурия» была одной из опор батистовского режима. Теперь здание реконструировано и превращено в школьный центр. На шоссейной дороге знак: «Zona eskolar» — школьная зона. Такими знаками усеяны теперь все дороги Кубы. И военные казармы, превращенные в школы, тоже не исключение. Только в тех местах, где мне довелось побывать, я насчитал шесть таких чудесных превращений. Это и понятно. После революции множество тюремных зданий оказалось пустыми, и их передали в школы.
Но вот мы там, где сидят враги революции. Перед нами Армандо Каминьо Миланес. Бывший миллионер, бывший латифундист, бывший владелец домов и магазинов в Гаване. По образованию юрист. Вся семья на свободе. Жена уехала в США, сын работает на Кубе. Активную контрреволюционную деятельность начал в тот день, когда на двери одного из своих гаванских магазинов увидел бумажку, приклеенную так, что, открывая дверь, обязательно разорвешь её. Но там было написано:
«Это печать. Владельца данной недвижимости просим зайти в городское управление в течение 72 часов с документами, подтверждающими принадлежность недвижимости. В случае, если печать будет нарушена, виновник ответит по законам революции».
Не только тысячи гектаров земли, которыми он владел в провинции Орьенте, но его огромные магазины в Гаване были национализированы. И он начал активную борьбу против нового строя.