Но волк был с белыми волосами и вызывающими манерами – такого с разбега хотелось пнуть под коленку, как учил его Киринн.
– Моя королева! – короткий кивок, почти невежливый. – Не меня ли вы ждете?
Синни набросила капюшон и лишь тогда ответила.
– Разумеется, нет. Я не знаю, кто вы, и не желаю этого знать. Прошу вас удалиться.
– Вот как? – волк сердито сверкнул желтизной глаз. – Лугнасад еще не закончился, одной ночи мне маловато! – и схватил Синни за руку.
Тут Мидир не выдержал. Он не заметил, как побежал к матери с незнакомым и очень неприятным волком.
– А ну, отпусти мою маму! – боднул он с ходу в живот нахального волка и пожалел о том, что оставил в спальне кинжал.
Как всякий приличный волк, этот явно умел драться, и семилетний волчонок не мог стать серьезным препятствием. Мидира тут же обдало стыдом оттого, что попался на самый простой прием. Неимоверно заболела вывернутая за спину рука. Он упал на колени, больно стукнувшись об пол.
– Отпустите его! – прозвенел голос Синни. – Что вы себе позволяете?
– Только то, что могу!
Руку вывернуло еще сильнее, так, что на глаза навернулись слезы. Мидир дернулся – и все же пнул наглеца в голень.
– Ах ты маленький поганец!
Белый волк перехватил Мидира, как игрушку, продолжая заламывать руку и одновременно стараясь пережать горло. Рука горела огнем, воздух заканчивался. Его что, решили тут задушить? А мама, кто защитит ее?
Негодование выжгло страх, прибавило сил, и Мидир закричал что есть мочи:
– Кир-р-ринн!
Глава 5. Справедливость
Громыхнуло так, словно сам Черный замок пошатнулся. Перед глазами зарябили искры. Мидир припомнил сказки про мир теней с его огоньками-душами и ужаснулся – неужели все, неужели конец?! Затем потемнело и стихло… Мидир еще никогда не спал так, чтобы не спать, а тут его затянуло в глубокую темную воду, кажется, пресную – дышалось как-то опасно и с усилием, не так, как в соленой морской. Или уже не дышалось вовсе.
Темнота и холод не желали отступить, стягивали руки и ноги скользкими осьминожьими щупальцами. Не сдернуть! Сильные и длинные, как канаты, они тянули вглубь, не давали всплыть, что постепенно стало Мидира сердить. Никто не смел запрещать второму принцу Благого двора что бы то ни было в пределах его собственных владений! Тем более жить и дышать!
Щупальца распались, отозвались голосом советника, Мэрвина, отца, мамы, потом вдруг Киринна, гулким, узнаваемым. Очевидно, испугавшись его, щупальца вовсе отвалились.
Через время, которое Мидир потратил на попытки вернуться к поверхности темной-претемной воды, до его слуха донесся вальяжный и, главное, разборчивый голос Мэрвина:
– Упасть в обморок! Какая посредственность и банальность. И это, с позволения сказать, невоспитанное создание – мой брат. Временами мне кажется, прости, матушка, будто на Лугнасад кто-то подметнул нам ребенка Неба, такая у нас тут нежная Тучка вместо волка.
– Ты не должен так говорить, Мэрвин, – ответила Синни очень устало и несчастно. – Не должен! Это твой родной брат. Хочешь, повторю еще раз?
Лежал Мидир на чем-то мягком и приятно пахнущем, и провалялся бы еще немного или очень много, но в голосе мамы зазвенели слезы, следовало срочно приходить в мир обратно.
– Сам ты тучка! – прохрипел, не открывая глаз, Мидир.
– Сыночек! – уже с явными слезами в голосе позвала мама. – Я думала, не дозовусь тебя! Как ты себя чувствуешь?
– Хор-р-ро-шо почти, – ответил Мидир, хотя и шея, и рука еще болели. Он очень старался быть честным и не огорчить маму одновременно. Это оказалось сложно – и как взрослые все время так себя ведут?
– С ним так всегда, – пренебрежительно протянул Мэрвин. – Дерзит, когда не надо. Если потрясти от души, так очнулся бы уже давно! Вечно, мама, вы оба с ним возитесь!
Мидир с трудом разлепил веки, увидел балюстраду, залитую рассветными лучами, брата, небрежно стоящего подле колонны, стражу позади – и склонившуюся над ним Синни. Мама, кажется, даже держала его голову на коленях! Рука стала болеть меньше, душа успокоилась, страх отступил, утянувшись в тени – спрятался за колонной, у которой стоял Мэрвин.
– Мама! Что пр-р-роизошр-р-ро? Где этот бор-р-рван невоспитанный? – от волнения у него опять прорезалась раскатистая «эр» везде, где надо и не надо.
– Невежливый волк, дерзнувший оскорбить королеву рукой и словом, там, где ему и положено быть, – ледяным голосом отбрил Мэрвин в привычной манере – так, что вроде бы и ответил, и не ответил одновременно.