– Куда мы идем? – спросил Мидир, вцепившись в свободную от всяких там командирских жестов руку Киринна.
– Тут недалеко, мой принц, – выдохнул тот неожиданно печально.
– Смотри, не огорчи отца, – Мэрвин пошел следом. – Более того, чем уже огорчил. Не отводи взгляда и не приведи Кернуннос, чтобы тебя вырвало.
Мидир в досаде и недоумении перебирал, что этакого он не видел. Наказание, больше бьющее по самолюбию, чем по силе – нагретая на жаровне металлическая голова волка – еще не опускалась на его плечо. Он вытерпит. Ничего страшного, просто заживает дольше, чем обычный порез или ушиб. Но, правда, речь словно бы шла не о нем. Голова отчаянно болела, не давая Мидиру сообразить, в чем дело.
– Это все мыслеслов, – неожиданно сказал Мэрвин, вновь, уже второй раз подряд, обратив внимание на гримасу младшего брата. – Его последствия. Больше пока не пробуй, а то голова возьмет и взорвется!
– Пр-р-равда, Кир-р-ринн? – окаменел от ужаса Мидир, а Мэрвин вперился взглядом в Киринна.
– Я не могу оспаривать того, что сказал наследный принц нашего великого Дома и всего Благого Двора, – примирительно произнес начальник замковой стражи. – Не думаю, что у вас вновь получится позвать мыслью кого-то в ближайшее время, но проверять не стоит.
– Не пробуй, даже не пробуй, – подмигнул брат, а Мидир набычился.
Неожиданное и редкое магическое умение не терпелось испробовать вновь. Вот как общаются Мэрвин и Джаретт, когда переглядываются, разговаривая о чем-то, явно недоступном окружающим.
– А можно прямо еще с кем-то говорить? – не удержался Мидир.
– Я обещаю, что учителя займутся вашим обучением мыслеслову в самое ближайшее время, потому что… – Киринн не успел договорить: ему под ноги чуть не упала волчица.
Глупый огромный волк почему-то отшарахнулся так, что закрыл Мидиру весь обзор! Из-за чужого плаща с мягким подбоем и мягко блестящих доспехов ничего видно не было! Вот совсем. Мидир скривился пуще прежнего и дернул взрослого за руку, но вместо того, чтобы посторониться, Киринн заслонил обзор окончательно.
– Киринн, спаси его! Ты можешь! – голос чужой волчицы ввинчивался прямо в уши, раззадоривая головную боль.
– О-го-го! Уж не та ли это красавица, что Луаннис принял за королеву? Не сильно-то и похожа! – усмехнулся Мэрвин, разглядывая кого-то, кого Мидир не видел. – Слава старым богам, хоть не белая!
Причем тут слава каким-то богам, Мидир бы не сказал и за настоящий двуручный меч. Привлек внимание только Киринн, который тяжело вздохнул, вольно и мягко, отвлекая от неприятных ощущений в голове другим ощущением – будто под руками Мидира задышала закованная в латы гора.
– Поднимайся, Лейника.
– Да, хватит валяться. Десятой доли того, что совершил этот… – щелкнул Мэрвин пальцами, – этот Луаннис, хватит для приговора. Нарушить уединение королевы!
– Он был не в себе! – судя по шороху платья, неведомая Лейника встала.
– Он хватал за руку королеву, насильно принуждал к любви, более того, чуть было не придушил моего брата!
Если прежняя беседа оставила Мидира равнодушным – вечно взрослые решают темную тучу вопросов, мешая один с другим по известному только им порядку! – речь о нем сразу вернула второго принца к жизни. Слушать о себе хотелось и было приятно, Мидир горячо соглашался, что заслуживал всего возможного внимания!
– Не очень-то у него получилось, – прокашлялся он из-за спины Киринна, но выглянуть на Лейнику ему все равно не дали.
– А если бы получилось, то сегодня же от клана белых волков не осталось бы и памяти воздуха! – Мэрвин неожиданно вступился, как будто действительно был зол. – Скажи спасибо Джаретту Великолепному, что к смерти приговорили только одного из них!
– Уведите ее, – тяжело уронил Киринн. – И не отпускайте до рассвета.
«К смерти», – больно отозвалось в груди Мидира. Ткнулось под ребра острым и холодным камнем, профилем неживой Олли. Вспомнилось холодное белое ложе, красивое и мертвое лицо дочери Киринна…
– Лучше бы ты узнала, кто навел морок, – проходя вперед, бросил Мэрвин, обращаясь к невидимой по-прежнему Лейнике. – Хотя бы честь его смогла очистить.
Волчица взрыкнула, может, даже и дернулась, но стражи наверняка держали ее крепко. На краткое мгновение, пока они проходили мимо, Мидиру открылся вид, волчица оскалилась и красивой точно не выглядела. Мидир сжал руку Киринна покрепче: возле этой ши было неспокойно. Она проводила острым взглядом уходящих, и Мидиру заранее стало плохо, когда осознание навалилось заново. Ладно погибнуть от лап виверн или фоморов, но вот так глупо умереть?
В собственном Доме? Без всякой битвы? Не потому, что защищал или атаковал, а потому, что сделал нечто необъяснимое, непринятое, неприятное, возможно, по ошибке?