Едва делегация с далекой Родины переступила порог Большого Зала, как грянула мелодия, в которой посвященное ухо могло бы легко узнать «Советский марш» из компьютерной игры «Ред Алерт 3», в мое время частенько сопровождавший широко гулявшие по интернету видеоролики на патриотические темы. Но здесь еще девяносто четвертый, и при живом и здоровом Союзе эту игру вряд ли напишут, так что мотив был широкой публике, увы, неведом.
Однако советские гости явно воодушевились, услышав, пускай и нечеткое, но все же русское [78]:
Наш Советский Союз покоряет
Весь мир наш будет всем бедам назло!
Над всей землею везде будут петь:
«Столичная водка, советский медведь наш!» [79]
Гляжу, аж строевым шагом прошлись. Товарищ Никонов шапку набекрень сбил, и улыбается в усы по-доброму, точно Дедушка Мороз на новогоднем утреннике.
Те преподаватели, кто догадывался, чье чувство юмора здесь сыграло, тоже улыбались, мадмуазель Вектор, которая благодаря Доре однозначно в курсе всего произошедшего, снова мне подмигнула. Девчонки за эти два месяца спелись – водой не разлить. Ну, а что, мне не жалко, насчет порадовать хороших людей – это всегда пожалуйста. А вот Дамблдор под звуки «Советского марша» нервно зажевал собственную бороду. Ну-ну, пердун старый, опять не по-твоему вышло, ты надеялся пыль в глаза пустить, а пускают тебе в итоге.
Торжественный вход продолжался, и, стоило замолкнуть музыке «Советского марша», как советские гости устроили свой концерт, четыре человека и четыре медведя. Да уж, зрелище, как Михайло Потапыч Топтыгин играет на балалайке, а потом пускается в пляс, определенно достойно внимания. А ведь не один косолапый был, а четыре, два с балалайками и два с гармошками. И как только научили?
Все до единого зрители громко хлопали в ладоши. Не хлопал только Дамблдор, онемевшими руками вцепившийся в ручки своего кресла.
Но марку надо было держать, и директор объявил в своем обычном стиле:
- Торжественное открытие Турнира состоится после окончания пира. А теперь угощайтесь, ешьте, пейте и чувствуйте себя как дома!
Приехавшие гости расселись за наши столы. Француженки составили компанию равенкловцам, а советские делегаты, завидев за нашим столом бронзовый самовар, уселись рядом с нами. Им тут же стали кивать на меня, мол, у нас один тут по-русски говорит, если что, спрашивайте его. Как и следовало ожидать, русские по-английски если и говорили, то не очень хорошо, не на уровне «Хау мач воч? – Сыкс воч. – Сач мач? – Хум хау», конечно, но близко к этому. Так что знакомство с братьями по разуму состоялось раньше, чем я думал.
- Паря, говорят, ты по-нашему умеешь? – спросил один из советских гостей.
- Умею.
- Слышь чо, а тут всегда так?
- Чо всегда так?
- Ну, золотые кубки, и все такое.
- Для всех, кроме нас, так и есть. Только мы, бишь наш стол, со своих стаканов пьет. Кстати, не советую пить то, что дают здесь, тыквенный сок – редкостная гадость. Сам попробовал, потом три дня плевался.
- Дык это ж не сок, это ж чай у нас, – поинтересовался второй делегат.
- Правильно, чай тут только мы пьем, наш факультет то бишь.
- Откуда по-нашему умеешь? Сам-то кто?
- Звать Гарик, а по фамилии Поттер.
- Ого! Тот самый, про которого тут в Англии треплются везде и всюду?
- Не знаю, кого вы имеете в виду, но здесь в школе я один такой.
- Кучеряво! – отвечает первый собеседник. – Будем знакомы, Иван Беспалов, – он протянул мне руку. – Я из Архангельска.
- Мирон Буткевич, из Гомеля, – представляется второй.
- Олексей УдОльцОв, вОлОгОдские мы, – говорит третий.
- Файзулло Шарипов, Самарканд, – называется четвертый, с азиатским разрезом глаз.
- Сергей Гришин, из Алушты, – говорит пятый.
- Владимир Степанов, Ростов-на-Дону, – говорит шестой.
- Рад знакомству, мужики, – отвечаю им, жму всем руки, кто дотягивается. Мои советские собеседники оказались выходцами практически со всех краев родимой стороны, от полесского Гомеля до камчатского края света и от поморской столицы Архангельска до солнечного Самарканда. По национальному составу тоже все разные, среди тридцати человек присутствовали армянин, грузин, осетин, казах, узбек, башкир, казанский татарин, бурят, молдаванин и закарпатский венгр.
Ваня Беспалов был одним из тех, кто привел в школу медведей.
- Как только мишку научить смогли на балалайке играть? – спрашиваю.
- У нас в роду такое мастерство есть, косолапых укрощать, – отвечает. – Испокон веков этим и пробавляемся. Дед мой, вон, со своим медведем до Ольденбурга дошел.
- Так медведей же четыре.
- Так и умельцев не мы одни. На Севере много кто так умеет, со зверями да птицами говорить да приручать их. Вот и Топтыгина приручили, отец мой его из лесу совсем еще сосунком принес. Вдвоем и воспитали.
Леха Удальцов, как оказалось, учился в Рязани, в том самом воздушно-десантном училище имени Маргелова, а помимо этого, был знатным столяром.
Самаркандец Файзулло выводил свой род от самого Ходжи Насреддина, но, тем не менее, это не мешало его отцу зарабатывать на жизнь выращиванием арбузов и винограда, добывая воду даже без помощи арыков.
Серега Гришин из солнечного Крыма умел отводить от домов молнии, а его отец, тоже по этой же специальности, трудился энергетиком в троллейбусном парке Алушты.
Гомельчанин Мирон, как оказалось, стал жить в городе только недавно, когда их деревня вошла в городскую черту, а так их род слывет хорошими пчеловодами, ибо умеет подчинять пчел и шмелей своей воле. Говорил, что дед его на войне точно так же целый взвод фрицев насмерть пчелами зажалил.
Так я со всеми, кто от нашей страны прибыл, пообщался. Народ попался веселый, общительный, за словом в карман не лезли. Жили они в самых разных уголках Союза, и рассказывали о своих родных местах. Уроженец Мукачева Иштван Бела расписывал свой закарпатский край, а сибиряк Матвей Косачёв из Слюдянки – красоты Байкала.
Как я потом узнал, все они попали сюда по разнарядке от своих школ и техникумов, ну, сие не ново, «добровольно-принудительный» метод и мне прекрасно знаком.
Из-за стола Равенкло поднялась высокая девушка в шармбатонской форме, направившаяся к столу гриффиндорцев. Ага, и практически все хлопцы сразу уставились на нее весьма откровенно раздевающими взглядами. Кажется, только я да советские гости не стали слюной исходить. Вот оно что, стало быть, сия девица – сама мадмуазель Флёр Делакур собственной персоной, вейла по национальности, «студэнтк, камсамолк, спартсмэнк, наканэц, ана просто красавиц», и в дальнейшем – объект весьма пристального внимания чуть менее чем всей мужской части населения школы. Ну, за исключением директора и большинства слизеринцев, кои скорее по «партнерам» горазды.
Мадмуазель Делакур что-то спросила у гриффиндорцев, ах, да, некое блюдо с едой, коего в ее досягаемости не нашлось, получив же требуемое, вернулась на место. Нюхом чую, раздевающие взгляды она уже давно научилась читать и реагирует соответственно. Еще, когда шла она на свое место, брезгливо вздернула точеный носик, мол, варвары кругом, чем резко поубавила интерес к своей персоне в глазах всех окружающих, и нас в первую очередь.
Последние пустые стулья за учительским столом заняли новоприбывшие, весьма худой и долговязый субъект с лицом закоренелого алкоголика, а также расфуфыренный персонаж, напомнивший манерой одеваться недоброй памяти Гилдероя Локхарта.
Дамблдор тем временем поднялся из-за стола, чтобы толкнуть торжественную речь.
- Подошёл долгожданный час! Турнир Трёх Волшебников откроется с минуты на минуту. Я бы хотел сказать вам несколько слов, перед тем, как мы внесём в зал сундук, и тщательно разъяснить вам протокол, которому мы будем следовать в этом году. Но сначала, разрешите мне представить тем, кто с ними не знаком, мистера Бартемиуса Крауча, главу Отдела международного сотрудничества магов, и мистера Людо Бэгмана, возглавляющего Отдел волшебных игр и спортивных состязаний.
- Кто все эти люди? – я удивленно спросил сидевшую рядом Сьюзен.
- Крауч – он вроде министра иностранных дел, заведует отделом международного сотрудничества. Тетя говорит, что он последнее время какой-то не в себе, – хмыкнула Сью. – Ну, а Бэгмана в министерстве знают как шулера и азартного игрока, который просадил в казино намного больше, чем заработал за все годы своей министерской и квиддичной карьеры.