* * *
Другое дело — смерть близкого человека. Перед реальной, а не виртуальной смертью жители благополучных городов оказываются беспомощными настолько, что просто не знают что делать. Они пасуют. Ну, нет в жизни опыта обращения с телом умершего человека! Если есть опыт — то это опыт детского страха перед покойником. Именно тогда на помощь приходят сначала государственные медики, перевозящие тело в морг, а затем — представители коммерческих похоронных организаций. И дело даже не в том, что похоронные агенты за похороны сдирают с растерянных родственников цену новой машины. Просто люди готовы платить любую цену, чтобы не видеть реальную картину смерти, не сталкиваться с ней во всём её безобразии, лишь бы продолжать жить — как жили. Таков мир, где жизнь — единственная ценность…
* * *
Отношение к реальности смерти — лакмусовая бумажка любой культуры. С одной стороны, секулярная культура бесконечно забалтывает тему смерти. Мы видим смерть регулярно по телевидению или кино. Но отношение к ТВ-смерти соответственное, как к игре. Эта смерть не настоящая, она «игрушечная», как в виртуальной «стрелялке». Такая же, как в книге — выдуманная. Поневоле человеческое сознание постепенно переносит эту виртуальную кальку на реальность. И само то, что человек — смертен, перестаёт быть очевидным. С другой стороны, секулярная культура старательно выталкивает реальную смерть на периферию человеческого сознания. Окружающий мир пытается всеми силами свести последствия непривлекательного факта смерти к минимуму для живых. Для этого кладбища выносятся за черту мегаполисов: не дай Бог, вид кладбища смутит или расстроит живых! Для этого ритуальные предприятия очень вежливо и ненавязчиво делают всё то, что в прошлом делала семья: не приведи Господь оставить умершего наедине с родными! Зачем им лишняя нервотрёпка? Работники моргов обмывают, одевают и подготавливают тело покойного к погребению. Они предлагают гроб и траурные венки. Они переносят гроб в чёрную машину с тонированными стёклами и доставляют его на кладбище. Они роют и засыпают могилу. Они берут на себя устройство поминальной трапезы в ритуальном кафе. И они добиваются в конечном итоге того, что через многочисленные услуги, навязанные в определённом порядке, смерть для живущих теряет своё «жало». Причёсанный и припудренный покойник перестаёт ассоциироваться с когда-то живым человеком. Похороны становятся гигиеническим актом, событием пусть печальным, но никак не нарушающим общее течение жизни.
В отлаженном «механизме» городских похорон религии отводится лишь место второстепенного «винтика». По сути, эти похороны рассчитаны вообще на отсутствие любой религиозности, но «делают уступку» пожеланиям родственников. Священник, раввин или мулла лишь оказывают одну из услуг. Главное в ней — своевременная оплата. Хотят люди отдать дань «вере предков», почему бы им эту возможность не предоставить? Если есть возможность успокоить скорбящих родственников и избежать ненужных взрывов эмоций, почему этим не воспользоваться? В этом случае священнику ритуальным агентством навязывается двойная роль: психотерапевта и «вышибалы» дополнительных денег из скорбящих родственников. Если отпевание совершается в храме, то тело покойного работники похоронных бюро привозят туда как «готовый продукт», олицетворяющий «гигиеничный», «припудренный» и «приличный» образ смерти, годный для живых. И при этом смотрят на часы: время — деньги. Апофеозом секулярного отношения к смерти стала кремация. Нет гниющего тела — нет проблемы для живых. А урну с прахом вполне «гигиенично» и на книжную полку в кабинете поставить.
* * *
Но если в деле изгнания смерти из среды живых городская похоронная культура XX–XXI века достигла своей вершины, то сам процесс умирания ещё явно требует «доработки». Слишком уж часто он происходит в «не приспособленных» для этого местах.
С гигиенической точки зрения секулярной культуры лучшее место для умирания не дом или квартира, а больница. Ведь эта культура не видит никакого смысла в домашней смерти, как и в смерти вообще. Если сказать ещё точнее: смысл смерти в современной культуре состоит в том, что смерть не имеет смысла. И это не парадокс. Отношение к процессу умирания можно привести как яркую иллюстрацию приведённого тезиса. Умирание видится как некая болезнь, от которой ещё нет лекарства, но оно обязательно будет найдено. Общение умирающего человека всё чаще замыкается не на родственниках, а на медиках, поддерживающих жизнь больного. Даже когда нет шансов на выздоровление, врачи всеми правдами и неправдами поддерживают иллюзию больного на выздоровление. Все разговоры и упоминания о смерти с его стороны рассматриваются как невроз, который в свою очередь требует лечения. Поэтому и на разговоры родственников о смерти в присутствии больного тоже накладывается строжайшее табу. Родственников заставляют умирающему попросту лгать: «ты поправишься». Теперь не увидишь трогательных сцен прощания с умирающими, которыми полна мировая литература. Ведь если смерть лишена смысла, то для живых лишены смысла — прощание, наставление и последнее благословение умирающего. А для умирающего — совсем оказывается необязательным знать, что он умирает. Поэтому посещение священника в последний период жизни человека не приветствуется. Не дай Бог, скажет что-то, противоречащее заговору молчания врачей и родственников! Как результат: люди умирают в холодных больничных стенах без предсмертного покаяния, в тоске и одиночестве. Забота о живых оборачивается жестокостью к умирающим.