Там, без всякого сомненья,
Что посеют — то пожнут.
Там гадалкою не надо
Быть, чтоб видеть наперёд,
За какой такой наградой
Слепо шествует народ.
Истина — проста, как гамма,
И упряма — словно твердь:
Ждёт слепого — только яма.
Имя этой яме — смерть.
* * *
Бумажные солдаты
Уходят строем в бой,
Шрапнель комками ваты
Свистит над головой.
Ракетой из картона
Диктаторский дворец
И доты обороны
Разломаны вконец.
Сияют на бумажных
Мундирах ордена —
Воителей отважных
Благодарит страна.
Но там, у табуреток,
В завале из бумаг
В последней из танкеток
Ещё таится враг.
И цезарь семилетний
По-взрослому жесток:
«Не взят рубеж последний!»
И — чирк о коробок…
* * *
Пусть твёрдо помнит каждый демократ,
Что на крови основана свобода.
Христос демократично был распят
По волеизъявлению народа.
И первый всенародный плебисцит
На тему власти и народовластья
Был змием-искусителем открыт
И пращурам принёс одни несчастья.
Но с вас, вожди, да спросится вдвойне
За то, что вы, заигрывая с чернью,
Её же топите в раздорах и войне,
В крови и поте — медленно и верно.
Вам ли не знать, что сеющий раздор —
В раздоре сгинет среди общих бедствий,
Зовущих к топору — найдёт топор,
Петля и пуля — без суда и следствий.
Преданий древних истина верна,
Семь тысяч лет она уже не нова:
Отец всех демагогов — сатана.
И не прибавить к этому ни слова.
ЗА ВОДОЙ
Окном чердачным нараспашку
Раскрыто небо поутру,
В янтарь оделись — как в рубашку
Стволы сосновые в бору.
И смесью ладана с лимоном
От чистотела до ракит
И птичьим гомоном и звоном
Овраг за сосняком залит.
И видно с самых верхних веток
Как за колодцем в ста шагах,
Вздохнув устало, напоследок
Перехвачу ведро в руках,
Как в скрипе жести, блеске солнца
Мелькнёт дорожный поворот,
И поневоле шаг собьётся
На свежем щебне у ворот.
В тени разросшейся сирени
У дома поверну. И там
Поставлю небо на ступени
С водой прохладной пополам.
* * *
По зеленой с золотом воде,
По зеленой с золотом тропинке
День пульсирующие паутинки
Разбросал, развесил, как хотел.
День спешил на солнечной квадриге
Через дальний лес на холм и вот,
Время молча разгибало книги
И отсчитывало поворот —
Тот, когда в лесу на колонады
Медноликих сосен ляжет тьма,
И сладкоголосые цикады
Под моим окном сойдут с ума,
Час звенящей песни комариной,
Час стакана с чаем и конфет,
Час, когда скользящей балериной
По стеклу запляшет лунный свет.
Я присяду в кресло у балкона
И, перекрестясь на образа,
Подмосковной ночью окруженный
Не пойму как смежатся глаза.
КУКУШОН
Я Жадный Кукушон, я оккупант гнездовий,
Хохластый Неботык, Клювастый Червеглот.
Я принимаю жизнь без всяческих условий
Такой, какая есть, какую вместит рот.
Я Жадный Кукушон, дрожите, короеды,
Бессмысленная тля земного бытия:
Я — Сфинкс на берегу необратимой Леты,
Я — Перевозчик душ в нездешние края.
И небо и земля с невольным содроганьем
Внимают, трепеща, чего я прореку.
Подсчитывает вслух, зажмурясь, мирозданье
Мои громоподобные, всесильные «ку-ку».
А звёзды с вышины за тысячею — тыща
Спадают в тишине на придорожный лён.
Азото-кислород над деревами свищет.
Я — Властелин. Я — бог.
Я — Жадный Кукушон!
* * *
И стылый сумрак, и луна.
И равнодушный ветер гулок.
Туман у каждого окна,
В тумане каждый переулок.
Автомобилей блеклый ряд.
Витрин аквариумы. Солнца
Ослепших фонарей глядят
Во мрак дворового колодца.
А время близко. Настаёт
Час Икс, когда печати снимет
Сын Девы, Агнец Божий, Тот —
Распятый в Иеусалиме.
Кто из людей, ниспадших в тлен
Своих проблем полуголодных
Услышит шёпот перемен:
Из нас — добру и злу холодных?
Развернут список. Ангел на
Престол поставил чаши гнева.
В тумане улица. Луна.
Семь чаш. И ветер — справа, слева...
волк
Один на поле не ходок.
И хоть известна вся окрестность —
Флажок, затем еще флажок —
И вот, ты загнан, серый волк,
А в переди — лишь неизбежность.
Один не воин, коль уже
Маячут цепью супостаты,