Ни серебра, ни шелка Мне не надо —
Когда забыты милость и любовь.
Зачем Мне ваши свечи и кадила,
Зачем хоров многоголосный вой,
Когда Я звёзд поющие светила
Лампадами повесил над землёй?
Зачем Мне многочисленные ваши
Торжественные службы, купола?
Моею Кровью золотые чаши
Вы полните, не отойдя от зла.
Осанны вы поёте убиенным —
И холите могилы палачей,
Вы молитесь коленопреклоненно
Лишь окрикам и щёлканью бичей.
За рёвом миллионных стадионов
Не слышен хрип голодных стариков.
Вы множите количество поклонов,
Не уменьшая множества грехов.
Но что страшней: лжецы и лицемеры —
Личины надеваете святош,
И верой прикрываетесь — без веры,
И правду подменяете — на ложь.
О! Сколько раз, народ Мой, к покаянью
Я звал тебя, и миловал, и ждал —
Сквозь бездны лет и бездны расстоянья
С Голгофской выси — и не уставал!
О! Сколько дал для счастья и Спасенья…
Но всё отвергли. Потому сейчас
Вам говорю: за зло и преступленья
Взыщу без милости — сторицей с вас.
* * *
Декабрь сильней, откровеннее
Вьюжит за городом, крутится,
Застыли в снегах растения,
Скована льдами распутица.
А ты и роща сосновая —
Здесь, на тропинке у станции,
Вглядитесь: зимняя, новая
Жизнь сокращает дистанции.
Не знаю, с какими целями
Сокращены соответственно
Минуты пути под елями
К мигу улыбки приветственной.
Быть может, самое важное
Встретить улыбку — улыбкой мне,
Забыть обиду вчерашнюю,
Позавчерашнее хныканье.
Не знаю! Снежную, звёздную
Жизнь в суете, во мгновениях
Встречаю, как есть — морозную,
С нежностью и на коленях я.
* * *
«Осень года — осень жизни»:
Штамп литературный, но
Каждою осенней тризной
Пьём его мы — как вино.
Параллели замечая
Поневоле, на ходу,
Седину волос встречаем
Мы с испугом — как беду.
Но к сожженью приготовлен
Сор ошибок. Погляди:
Тянутся дымками к кровлям
Дни и ночи. А в груди
То ли пустота молчанья,
То ли просто — холодок.
Птицы с тихим причитаньем
Потянулись на восток,
Или юг… Да кто их спросит?
Людям птичую печаль
Не измерить в цифрах вовсе,
Так же — как стремленье вдаль.
Предъянварскою свободой
Ляжет сброшенным листом
Осень жизни, осень года
Под побеленным Крестом.
ФЕВРАЛЬ
Запах зимы — запах взрезанной дыни
Или арбуза. Как клюквенный морс,
Лучик рассвета на палевой льдине —
Чуть прикоснулся — и намертво вмёрз.
Силятся крыши вглядеться в мерцанья
Послерассветных слепых облаков,
Солнце, как блин, потерялось в сметане
И не отыщешь его без очков.
Впрочем, не вечно канючить и плакать.
Город — не цепь, и квартира — не клеть.
Улица, вбитая обувью в слякоть,
Тоже не повод скучать и болеть.
В поле из города! Лыжи, платформа,
Блещущим настом укрытая даль.
Здесь, хоть совсем не античен по форме —
Академичен в деталях февраль.
Поле — как поле, сугробы по пояс.
Как полагается — там, вдалеке,
Через холмы извивается поезд
Серою строчкой на синем снежке.
Строчка за строчкой лыжня набегает
Возле оврага опять на лыжню.
А на привале — берёзка нагая
Также как мы, руки тянет к огню.
Искорки солнца на капельках чая.
И, замерев у ствола, не дыша,
Слышишь, как ветру сосна отвечает.
Жизнь продолжается. Жизнь хороша.
ВОЛХВЫ
А полночь над верблюдами чернела
И на поля стекала не спеша,
Полынью пахла и толчёным мелом
Минуты под копытами кроша.
От шага к шагу медленно качаясь
В завесе гулкой мглы со всех сторон,
Звезда — то набухала словно завязь,
То — исчезала, издавая звон.
Казалось, что раскроется в полнеба
Звезда сейчас и вдруг замрёт совсем —
За пастбищем, где жёлтой коркой хлеба
Пристыл к холмам усталый Вифлеем.
Казалось, просияет сумрак сельский,
И время, обретая новый ход,
Начнёт вдруг торопиться по-апрельски
Как речка, разбивающая лёд;
Что ангельское пение счастливо
Сейчас прославит эту Ночь ночей…
Но нет… Звезда плыла неторопливо,
И мы неторопливо шли за ней.
Но день настанет: поздно или рано
Великий Рим, Афины и Бейрут
Смиренно, как верблюды каравана,
За нами к Вифлеему поплывут.
СВЕЧА
Холодных звёзд холодный свет,
Холодное рассудочное знанье