Боль была жуткая — и не только в запястьях. Руки и плечи ломило от натуги. Бриджет была девушкой сильной и запросто вскидывала на плечо мясную тушу в сто пятьдесят фунтов, чтобы отнести от чана к разделочному столу, ни разу не остановившись отдышаться. Самой Бриджет, однако, это достижение не казалось особо значимым, ведь ее отец, Франклин, мог забросить по туше на оба плеча и бодро шагать с ними, не сбивая ритм рабочей песни. Но, чего бы ни стоили ее куда более скромные силы, Бриджет противопоставила их аврорианским ремням в состязании на выносливость, решимость и упрямство.
И, хотя жалящий огонь далеко растекся вверх и вниз по рукам девушки, ремни тоже начали понемногу растягиваться.
Процесс потребовал несколько болезненных, полных напряжения попыток, но в итоге она прекратила усилия, чтобы отдохнуть, и ощутила, как свободно ее руки двигаются в ослабших путах. Еще лишь раз натянув увлажненные ремни, она сумела выскользнуть из них.
— О! — негромко обрадовалась Чудачка. — О, это сюжет для постановки в театрах! Просто удивительно!
Бриджет скривилась, разглядывая свои ободранные, кровоточащие запястья.
— Что же, — протянула она. — Начало, во всяком случае, неплохое… — Склонилась вперед и принялась ковырять узлы на связанных лодыжках. — Подождите минутку, Чудачка, и я вас тоже освобожу.
— И что тогда изменится, как ты думаешь? — спросила Чудачка.
— Узнаем, как только одержим победу, — ответила Бриджет.
— Или нет.
— Когда мы ее одержим, — твердо возразила она. В конце концов, еще несколько минут тому назад Бриджет еще была связана, беспомощна, одинока в кромешной тьме. Теперь же она обрела способность двигаться, что-то видеть и вернула себе поддержку подруги и союзницы.
Откуда эти перемены? Кто привнес такую ощутимую разницу?
Она сама. В одиночку. Когда враги Копья Альбион проникли за его стены, праправнучка адмирала Тэгвинна отказалась мирно уснуть, хотя ей так этого хотелось.
Бриджет подняла взгляд на ученицу эфирреалиста и обнажила зубы в улыбке, которая, по собственным ее ощущениям, напоминала хищный оскал Роуля:
— Нельзя знать заранее, что случится потом, Чудачка. Но когда это случится, мы обе, черт побери, встретим будущее, стоя в полный рост.
Глава 48
Роуль бежал по вентиляционным туннелям, ведшим к владениям Девяти Когтей, отбросив всякие мысли о скрытности и тишине. Гораздо важнее добраться туда как можно быстрей.
Мышонок в опасности, ее наверняка захватили в плен, а на людей никак нельзя полагаться в том, чтобы они справились с вызволением, применив к врагам надлежащую степень насилия. Им вполне может вздуматься оставить кого-то в живых, а Роуль не был готов мириться с некомпетентностью там, где речь шла о его собственном человеке, которого он едва-едва успел должным образом вышколить.
Заслышав приближение Роуля, первый из часовых Девяти Когтей выплыл из тени, намереваясь перехватить его. Однако Роуль, отпрыск Мауля, сражался за свое положение с той самой поры, как встал на лапы. Он был велик и силен, он был молод и скор, — и он терпеть не мог всякую чушь вроде тонкостей дипломатии.
При виде первого стража Роуль издал боевой клич — и позволил бедняге сбежать, унося оба глаза, половину усов и даже одно совершенно целое ухо. После чего поспешил дальше. Его встретили еще двое часовых, но запах свежей крови и грозное шипение Роуля заставили их отпрыгнуть в стороны. Оба пустились ему вдогонку, но при этом старались выдерживать почтительную дистанцию.
Наследный принц клана Тихих Лап одним своим появлением раскидал стражей и обратил их в болтающихся позади преследователей, чьи запахи пламенели тревогой, досадой и, конечно же, любопытством.
Если нужно завладеть вниманием кошек, самый безотказный способ — игра на их любопытстве.
Роуль промчался вдоль всей окружности центрального зала Девяти Когтей, собирая всех котов из десятков примыкающих туннелей, и к тому времени, как он резко остановился у входа в покои Науна, за ним следовало уже не менее сотни воинов и ловцов.
После этой внезапной остановки Девять Когтей подобрались ближе, чтобы иметь возможность своими глазами наблюдать за странным пришельцем, — включая, как с удовольствием отметил Роуль, и того часового, кому не повезло самым первым встать у него на пути.