Разумеется, Джош мог выдумать какую-нибудь историю, но ему не хотелось начинать знакомство с вранья. Только не в случае с Пэм, которая породила в душе Джоша странный, неведомый прежде отклик. Этому чувству трудно было дать конкретное определение, но Джош не хотел с ним расставаться. У него возникло сильное желание проникнуть за защитные барьеры Пэм, узнать, чем она живет, чем дышит, что любит, что ей не нравится и так далее в том же духе…
Придется лавировать, сказал себе Джош, когда Пэм исчезла из виду, свернув на перекрестке направо.
И вдруг он замер, глядя в пустоту пред собой. Его поразила внезапно пришедшая в голову мысль: на визитке, которую он сунул Пэм, указано его имя, а дальше идет название клуба «Гранд-фан», адрес – Банана-стрит, семь, – а также два номера: личного мобильника Джоша и стационарного клубного телефона.
– Какой же я осел! – в ужасе подумал Джош. Решаю, рассказывать о роде своих занятий или нет, а сам уже практически все выложил!
Схватив стакан, он залпом допил остатки лимонного напитка, встал и направился к выходу.
Подумать только, он посоветовал ей сэкономить деньги и купить нормальную одежду! А также заплатил за выпитый ею лимонный напиток – после того как она сообщила, что является владелицей вновь построенной на набережной Винд-кейп гостиницы. Иными словами, уплатил, пусть частично, по ее счету, прекрасно зная, насколько велик бизнес семейства, носящего фамилию Гармен! А он оригинал, этот Джош Лавгрен, подумала Пэм, едва заметно улыбнувшись.
Она удалилась от кафе, в котором ела мороженое, уже на целый квартал, и ей предстояло пройти еще один, а там, через сотню ярдов от очередного перекрестка, находится ее шикарная, сверкающая чистыми стеклами и словно окруженная неким особым ореолом новизны гостиница.
Главное, в нем даже намека не было на подхалимаж, проплыло в мозгу шагавшей по тротуару Пэм. Подразумевала она все того же Джоша.
Тем не менее Пэм не могла до конца понять, нравится ей его донельзя упрощенная манера общения или нет. Кроме того, ее настораживала чувственная реакция собственного организма, заявившая о себе едва ли не в ту самую минуту, когда она впервые увидела в банке «Эммерсон-фанд-бэнк» необыкновенно яркого молодого мужчину, еще не зная, что того зовут Джошем Лавгреном. В самом факте возникновения подобных ощущений Пэм усматривала для себя опасность.
Она не доверяла Джошу.
Впрочем, в самой этой ситуации не было чего-то особенного. Все ее воспитание с раннего детства сводилось к внушению, что она не должна доверять посторонним. Вот она и не доверяла. Никому.
В ее памяти по сию пору были словно выгравированы слова матери, произнесенные два десятка лет назад, когда Пэм шел восьмой или девятый год: «Не поддавайся на лесть. Помни, что ты родилась в состоятельной семье и все вокруг будут пытаться урвать часть принадлежащих тебе денег – мужчины особенно!».
В каком-то смысле недоверие ко всем посторонним делало Пэм свободной, особенно сейчас, когда она удалилась от своей семьи на тысячи миль и обрела собственный бизнес. Только вот ей совершенно неведомо было, что делать с этой свободой, и она очень завидовала тем, кто знал ответ на подобный вопрос.
Она жила в своей гостинице чуть дольше двух недель, но временами ей уже бывало одиноко. При этом она совершенно не скучала по своим чопорным, излишне сдержанным и суховатым в общении родственникам, которые вдобавок несли бремя неизбывной заботы о деньгах. Ведь это только на первый взгляд жизнь богатых лишена проблем. Так могут думать лишь люди, не отягощенные обладанием большими финансовыми средствами. Но ведь даже нищий – если тому посчастливится обзавестись, скажем, десятью фунтами или долларами – начинает думать совсем по-другому. А что же говорить о миллионерах?
Нет, домой Пэм не хотела и о встрече с родней не грезила. Кроме дел, связанных с внутренним оформлением гостиничных помещений, ее занимала идея узнать себя. Выяснить, кто же, в конце концов, такая эта Памела Гармен.
Ей казалось, что сейчас, когда она предоставлена самой себе, самый подходящий момент для поисков ответа. Поэтому появление Джоша, его ошеломляющая непосредственность, замечания относительно манеры Пэм одеваться воспринимались ею почти как своего рода испытание, нарочно приготовленное судьбой – мол, ну-ка, посмотрим, чего стоит вся твоя свобода да и ты сама тоже!