Впрочемъ, въ это время скорость Альбатроса нѣсколько уменьшилась. Онъ скользилъ по воздуху нѣсколько на манеръ конгревовой ракеты.
— И долго это такъ будетъ? — освѣдомлялся Фриколенъ.
— Долго ли?.. О, нѣтъ! — отвѣчалъ поваръ. — Только всю жизнь, а велика ли жизнь-то?..
— Ахъ, ахъ, ахъ! — ахалъ негръ, принимаясь за свои причитанія.
— Берегись, Фриколенушка, берегись! — вскрикивалъ тогда поваръ. — Опомнись, что ты дѣлаешь! Вѣдь этакъ тебя пожалуй опять на веревочкѣ качать начнутъ.
И Фриколенъ умолкалъ, въ утѣшеніе запихивая себѣ въ ротъ двойные куски пищи.
Тѣмъ временемъ Филь Эвансъ и дядя Прюданъ приняли важное рѣшеніе.
Они пришли къ убѣжденію, что при данныхъ условіяхъ борьба невозможна. Оставалось только дать какимъ-нибудь образомъ знать на землю о безсовѣстномъ плѣненіи президента и секретаря Вельдонскаго института.
Легко сказать: дать знать; но какъ и кому? Бросить бутылку, что ли, какъ дѣлаютъ моряки?
Но вѣдь тутъ не море, тутъ воздухъ; брошенная бутылка не выплыветъ, она останется лежать тамъ, гдѣ ее бросятъ, на нея не обратятъ на землѣ вниманія, если только она не свалится на голову какому-нибудь прохожему и не расколетъ ему черепъ.
Однако, у плѣнниковъ другого средства не было. Они уже собрались было пожертвовать одною изъ бутылокъ, какъ вдругъ дядѣ Прюдану пришла въ голову замѣчательная мысль.
Кажется, мы ужъ говорили, что онъ имѣлъ привычку нюхать табакъ. Это, разумѣется, слабость простительная, потому что американцы дѣлаютъ вещи и похуже. Въ качествѣ нюхальщика дядя Прюданъ имѣлъ конечно и табакерку. Она была у него изъ алюминія. Если ее бросить, то ее подниметъ какой-нибудь прохожій; если прохожій человѣкъ честный, то онъ отнесетъ ее въ полицейское управленіе; въ полицейскомъ управленіи ее откроютъ и увидятъ записку; записку прочитаютъ и узнаютъ, что Робюръ захватилъ въ плѣнъ и не отпускаетъ двухъ почтенныхъ гражданъ Сѣверной Америки.
Такъ и сдѣлали. Записку написали краткую, но обстоятельную. Въ ней было разсказано все дѣло, и разсказъ заключался просьбою о заступничествѣ.
Записку вложили въ табакерку, а табакерку тщательно завернули въ суконку и перевязали веревкой, чтобы при паденіи она не разбилась и не раскрылась. Оставалось только дождаться удобнаго случая.
Въ самомъ дѣлѣ, исполнить задуманное было не такъ-то легко. Нужно было сдѣлать все въ тайнѣ, чтобы никто не видалъ; нужно было позаботиться, чтобы табакерка не упала ни въ море, ни въ озеро, ни въ рѣку. Въ противномъ случаѣ она только погибла бы понапрасну.
Въ данную минуту былъ день. Удобнѣе было подождать до ночи и воспользоваться первымъ же замедленіемъ хода или первою остановкой. Хорошо, если бъ въ это время подъ аэронефомъ оказался какой-нибудь городъ или вообще населенное мѣсто.
Альбатросъ, какъ мы уже говорили, изъ Норвегіи повернулъ на югъ, держась парижскаго меридіана. Пролетая надъ Нѣмецкимъ или Сѣвернымъ моремъ, онъ привелъ въ изумленіе тысячи кораблей, плавающихъ въ этомъ морѣ. Если бы баллонисты вздумали бросить табакерку на палубу одного изъ этихъ кораблей, то это было бы довольно рисковано. Табакерка могла, конечно, попасть въ корабль, но могла и пролетѣть мимо, угодивъ прямо въ море.
Поэтому дядѣ Прюдану и Филю Эвансу приходилось ждать болѣе благопріятной минуты. Впрочемъ, имъ вскорѣ представился великолѣпнѣйшій случай…
Въ десять часовъ вечера Альбатросъ достигъ береговъ Франціи близъ Дюнкирхена. Ночь была довольно темная. На минуту мелькнулъ маякъ Грине, скрещивающій свои электрическіе огни съ маяками Дувра, стоящими напротивъ него по другую сторону Па-де-Калэ. Затѣмъ аэронефъ понесся надъ французскою землей, держась въ среднемъ на высотѣ тысячи метровъ.
Скорость оставалась все такая же. Онъ, какъ бомба, летѣлъ надъ городами, посадами, селами и деревнями, которыхъ такъ много въ богатыхъ сѣверныхъ провинціяхъ Франціи. Послѣ Дюнкирхена по тому же мередіану слѣдовали города: Дюлленъ, Амьенъ, Крейсъ, Сенъ-Дени. Альбатросъ не сходилъ съ линіи парижскаго меридіана и къ двѣнадцати часамъ ночи очутился надъ «городомъ свѣта», вполнѣ заслуживающимъ это названіе даже тогда, когда его жители спятъ или должны спать.
Съ какой стати вздумалось Робюру сдѣлать маленькую остановку надъ Парижемъ, этого мы не знаемъ, но дѣло въ томъ, что аэронефъ замедлилъ свой ходъ и опустился на нѣсколько сотъ метровъ. Робюръ и весь экипажъ вышли на платформу подышать болѣе сгущеннымъ воздухомъ.
Дядя Прюданъ и Филь Эвансъ не преминули воспользоваться превосходнымъ случаемъ. Оба они вышли изъ каюты и прижались къ сторонкѣ, чтобы улучить подходящую минуту. Главное — нужно было, чтобы ихъ не видали.