Макс, неловко озираясь, разместился практически в углу, там, где ему казалось уютнее и безопаснее. Я хмыкнула, в очередной раз осознав, как сильно искажала сознание моя профессия: сама я на его месте выбрала бы позицию ближе к открытому пространству, чтобы обеспечить себе возможную свободу действий для защиты. Мы присели напротив и благодарно приняли чашки из рук юной охотницы.
— Что ж, Макс, мы жаждем услышать историю вашего с Габрысей романа, — поторопила его я. — Все время нашего знакомства я была уверена, что ты — примерный семьянин. Не скрою, меня удивил твой поступок сверх всякой меры.
Доктор пожал плечами и торопливо уточнил, не спеша приниматься за еду:
— Вы мою жену предупредили? Я у вас надолго?
— Это тоже зависит от результатов нашей беседы. О, знакомься: это Агата Камински, — я кивнула на вошедшую женщину. — Мой близкий друг и не последний человек среди охотников. Хозяйка нашей вечеринки. При ней можно и нужно говорить искренне, как на исповеди. Телефон твой у меня, мы дадим тебе возможность связаться с родными. Как считаешь, они сейчас в безопасности или стоит присмотреть?
Макс побледнел, вскидывая голову:
— Ты угрожаешь моим родным?! После стольких лет нашей дружбы?
— Она — нет, — сухо уточнила Агата, присаживаясь подле меня. — Ясенька, а мне кофе сообрази, пожалуйста. С ног валюсь. А вот вампиры могут угрожать твоим родным, Макс. Но давай по порядку. Если что, мы поможем. Не переживай.
Доктор нахмурился, с полминуты раздумывая над словами, а потом начал:
— Если откровенно, как на исповеди… Я сам не знаю, что произошло. Эля — фанатик до мозга костей. Она горит наукой. Делает такие предположения, что дух захватывает. Очень смела в экспериментах, не чурается риска, если уж её что-то увлекло, копать будет до победного. Работа с ней затягивает похлеще любого приключения. Под два её проекта нам даже удалось выбить гранты, хотя, в текущей политической ситуации, это очень непросто. Я чувствую перед ней вину, потому что оформить исследования под её именем не могу: вы запретили привлекать внимание к личности моего сотрудника. Элю это не волновало, но я-то за честность… Она работала, как проклятая, а обсудить, по большому счету, могла только со мной: персонал мы подобрали сведущий, но они, все же, не дотягивают до её гения. Я, впрочем, тоже. Мы засиживались над работой сутками. Ели, пили и спали в клинике. Я, она-то, понятное дело, и так пределов клиники не покидала. В одном из проектов наметились отличные результаты, превосходившие самые смелые ожидания. Очередная фаза закончилась глубокой ночью, охваченный азартом и восторгом, я решил заночевать в клинике, чтобы не беспокоить родных поздним возвращением. Уснуть я бы все равно не смог. Габриэля зашла ко мне с докладом, на волне эйфории мы открыли шампанское… А дальше я помню весьма смутно. Я выпил совсем немного, бокал или два, но сознание замутило. Мы о чем-то говорили, вроде, перешли на личное. Сели рядом. Как Эля оказалась в моих объятиях, мне до сих пор неясно. Я списывал свои действия на опьянение и эмоциональную неуравновешенность. Но секс, подпитанный общим восторгом, оказался бесподобен, выбив из головы все доводы разума. Наутро я погрузился в раскаяние, ощутив себя предателем: жену свою я искренне люблю, и изменять ей не планировал. Но выкинуть из головы воспоминания о той ночи не мог. Какое-то время я сторонился Эли и держал дистанцию, потом вновь случился общий вечер, голову затуманило страстью… На третий или четвертый раз я понял, что попал. Меня мучила вина, я возвращался домой, как преступник, стараясь ничем не выдать своей увлеченности Элей. И едва мог дожить до утра, когда вновь придет время ехать на работу. По стечению обстоятельств, дел мне подворачивалось много: несколько сложных случаев подряд, я оперировал сам, не полагаясь на сотрудников. Задерживался, заходил в лабораторию, чтобы получить отчет, и…
Макс сокрушенно вздохнул и продолжил:
— Когда я рассказываю вслух, история кажется мне дешевой и неправдоподобной. Но в те дни меня накрывало эмоциями, и побороть страсть не удавалось. Эля кружила мне голову. Стоило нам оказаться наедине, как из головы улетучивались все мысли, оставляя за собой легкий флер рассеянности.
— Голова тяжелая, мысли тягучие, отчетливо воспринимаются краски желтого спектра? — с равнодушием профессионала уточнила Агата.
— Да, — помедлив, согласился Макс. — И сознание словно замедляется, мир как через мутное стекло. Надо же, еще никто не раскладывал влюбленность на столь скупые составляющие.