Помимо того, изрядную нервозность вызывало мое наставничество. Наконец, мы с Вином дошли до того момента, когда разница в физических данных стала столь очевидна, что игнорировать ее не представлялось возможным. Ирвин развивался. Мой ученик вкладывал душу в обучение, искренне стараясь брать от моего наставничества все возможное. И я понимала, что для хорошего развития и профессионального роста ему нужен противник покрепче, чем я. Отчасти, решать эту задачу нам помогала Гислина. Но эпизодические тренировки удовлетворить потребность не могли. Мне же затруднительно стало работать с Ирвином. Добившись от дампира привычки действовать в полную силу и скорость, я ощутила свое отставание. Я была хороша. Лучше большинства коллег. Однако до способностей дампира дорасти не представлялось реальным. Разве что, обратиться. Но этот вариант был для меня исключен. К вампирам, любого вида, я питала стойкое отвращение. Свою человеческую жизнь я хотела прожить до конца, именно человеком. Стенания фанатов кровопийц о вечности, молодости, красоте и силе мне были непонятны: я искренне наслаждалась возможностями своего тела, и, по доброй воле, не собиралась менять их на кровавую диету.
Исполнять обязанности мастера мне становилось все труднее. Да, я могла дать Вину еще очень многое. Знания, прежде всего. Научить правильному поведению в сообществе, передать опыт по работе с заказчиками, отточить мастерство владения клинком. Но все эти задачи можно было отлично решить на завершающем этапе обучения, отпустив Ирвина в свободное плавание и выступая в роли консультанта. А мне не хотелось его отпускать.
Именно осознание данного факта и вызывало львиную долю моего раздражения. Наша поездка в Старжвидку, во время которой во мне так некстати проснулось влечение к Ирвину, перевернула мою жизнь с ног на голову. Я иначе взглянула на своего ученика. Он был красив. Красив той красотой, которая совершенно не отвечала моим вкусам, но, тем не менее, обладала изрядной долей привлекательности. Высокий, стройный почти до худобы, с острым взглядом миндалевидных глаз теплого коричного цвета. С резко очерченными скулами и прямым подбородком. С тонкими, выразительными губами, сжимавшимися в полоску от ярости и кривящимися в раздражении или раскаянии. С теплой, искренней, совершенно мальчишеской улыбкой. Мне нравилось смотреть, как он двигается. Плавно и легко, будто скользя сквозь пространство. Да, разумеется, во многом привлекательностью Вин был обязан вампирской половине своей сущности. Дети ночи обладали притягательностью для людей: свойство хищника заманивать, очаровывать жертву. Но меня пленяло в нем не вампирское обаяние, а искренность, эмоциональность, абсолютная открытость. Сумасшедшая любовь к жизни, проявлявшаяся в каждом действии, каждом поступке. Вин жил по-юношески, взахлеб. Радуясь новому дню, проведенному в мире. Радуясь общению со мной, греясь в тепле моих скупых эмоций, наслаждаясь каждым случайным касанием. И совершенно не испытывал необходимости что-либо скрывать. Меня его поведение ошеломляло. За два года я так и не смогла привыкнуть, порой водоворот его чувств погребал меня с головой.
Меня завораживала его смелость, как в работе, так и со мной. Ирвин относился ко мне с уважением, но уважение это не имело ничего общего с беспрекословным повиновением ученика. Да, он подчинялся. Теперь, когда наше общение уравновесилось, подчинялся охотно, без споров и возражений. Но, тем не менее, мы общались на равных. Как напарники и партнеры, а не как наставник и воспитанник. Наши ссоры все больше походили на пикировки друзей, или, как в этот раз, после поединка, на размолвки любовников. Жест сочувствия, который позволил себе Вин, никак не вязался с его положением, не укладывался в систему отношений между мастером и учеником. Тем не менее, я с ужасом понимала, что не нашла бы в себе сил и решимости эти объятия разорвать. Единственное, на что хватило воли, — удержаться и не ответить на предложенное объятие. Мне было приятно. И даже не в удовольствии заключалась причина моего нежелания отстраниться, а в том, что мне было спокойно в его руках. Безопасно. Непривычное, незнакомое для меня чувство. Да, меня обнимал Мрак, да и другие ребята проявляли сочувствие в такой форме: тактильных контактов я никогда не чуралась. От них я принимала поддержку. А от Ирвина готова была принять защиту, и сама мысль об этом повергала меня в ужас. Я слишком привыкла быть одиночкой. Прожив всю жизнь, полагаясь лишь на свои силы, я не понимала, не умела делить заботы с кем-либо. Делить на равных, открыто и доверчиво. С одной стороны, мне хотелось попробовать вести себя иначе. С другой же — я боялась. Боялась менять жизнь.