Запах Рики в тюрьме почти не ощущался, вероятнее всего, в сражении она не участвовала, пришла позже. Могла ли она столкнуться с высшим на выходе? А если нет, то куда направилась? Если догадка верна, и Эммануил вернулся к зданию повторно, возможно ли, что он пошел именно за наемницей? Вин беспомощно огляделся. От тюрьмы тянулась тропинка, убегавшая вдоль периметра, к калитке, у которой погиб Юзеф. Ирвин еще раз торопливо прикинул время. Берчик сказал, что сражение сместилось к воротам. Значит, у калитки уже никого не было. Леди, не раскрывшая личность высшего, вполне могла решить, что он ушел знакомым путем. Ирвин обнажил оружие и бросился вперед.
***
Ами атаковала Манека стремительно и отчаянно. Её движения, плавные, гибкие, вкрадчивые, должны были сбить противника с толку, но он оказался быстрее. Я едва успела вытянуть клинок, когда меч Эммануила выбил оружие из хватки моей наставницы. Резким жестом свободной руки Князь притянул Гроженскую Змею к себе и, склонившись, вгрызся зубами в её шею, раздирая плоть. Ами всхлипнула, и, отклонившись, стала заваливаться назад. Меч Эммануила взлетел вверх, повинуясь точному броску, тот ухватился обеими руками и резко, с противным, пробиравшем до поджилок хрустом, отвернул голову Гроженской Змеи, пресекая её путь навсегда. Тело Ами свалилось кулем ему под ноги, искалеченная ладонь обняла рукоять падающего клинка, вновь сжимая его. Но я уже ударила. Вложив всю имевшуюся во мне силу, рассекая доспех, связки и мышцы на плече высшего. Тот зарычал, роняя оружие, и извернулся, уходя в сторону от моего следующего выпада. Дыхание билось где-то в затылке. Голова шумела. Венка на виске пульсировала. Аромат крови Ами заполнил пространство, совсем так, как несколько недель назад кровь Ирвина. Кислород разрывал легкие, не вмещаясь в их скудные пределы. Мир сменил цвет, и я почуяла, как силы вливаются в мышцы. У меня не было шансов. Никаких. Я пыталась закричать секундой ранее, но Манека мой крик не смутил. И до меня дошло, что древняя тварь, отлично чуявшая людей, точно знала, что поблизости нет никого, способного услышать призыв о помощи. Шум сражения, резкие команды охотников, вопли раненных и треск горящего дерева надежно заглушали любой голос, мешая услышать нас тем, кто находился поодаль.
Высший вновь отступил, вынуждая меня последовать за ним. Я отставала, невзирая на то, что двигалась на пределе своей скорости, своей особенной скорости, заставляя тело работать на износ. Эммануил подхватил с земли меч Ами и почти атаковал меня, когда его внимание отвлек сухой голос, раздавшийся от калитки:
— Манек!
Я оглянулась всего на миг, но этого мне хватило, чтобы узнать Малгожату. Она стояла, сжимая в левой руке обнаженный меч, а в правой — пистолет, заряженный, без сомнения, посеребренными пулями. Волосы пожилой охотницы были убраны в обвившую голову косу, усыпанную снежинками, а несвежее, смятое платье развевалось, стегая по ногам подолом. Осунувшееся морщинистое лицо казалось слишком свободным для её черепа, а глаза в запавших глазницах налились темной ненавистью.
Вампир оскалился, перемещаясь, я, не теряя времени, ударила его по ногам, заставляя сделать шаг в нужном нам направлении, а Малгоша выстрелила. Господь, видимо, решил пожалеть сокрушенную потерей близких охотницу. Пуля должна была, обязана была разминуться с телом. Но не разминулась. Мир в очередной раз доказал, что физика сильнее даже нечеловеческих существ, и Манек поскользнулся на неверной почве, уже превращавшейся под нашими ногами в предательскую грязь.
— Ты думал, что сумел вывести меня из игры, обескровив, заставив замолчать, — хмыкнула та, выпустив все, что было в обойме. В Эммануила попала лишь малая часть, но этого хватило, чтобы немного замедлить зубастого. — Надо было убить, Манек. Надо было убить.
Охотница пошатнулась, теряя равновесие, но мне стало не до нее. Развернувшись, набрав инерцию, я ударила высшего, располосовав ему бок, и, не замедляясь, ударила снова, напоровшись на отбив. Эммануил схватил меня за собранные в пучок волосы, притянул к себе спиной и зафиксировал удушающим захватом.
— Как же ты мне надоела, — яростно прошипел он и погрузился клыками в мою шею. Я дернулась от боли, превозмогая себя, ударила его головой, со всей силой, которую только смогла собрать. Хватка немного ослабла, Манек отклонился, освобождая мне шею, и я, сумев немного вывернуться, впилась зубами в его запястье, чувствуя на губах кровь Ами. Мои зубы пропороли холодную кожу, и я ощутила новый вкус, гадкий, маслянистый, вызывающий желание немедленно отплеваться. Но мне было не до отвращения: в мой бок вонзилось холодное лезвие, взрезав доспех, впившись во внутренности. Боль неожиданно отрезвила, вызвав новый приток адреналина и насытив мышцы жаждой действия. Я, нащупав на бедре длинный нож, изловчилась, вытянула его в обратный хват и ударила назад, между нашими телами. Хватка высшего ослабла окончательно, он отступил, покачнувшись, и я, сделав молниеносный шаг вперед, развернулась, набирая скорость и инерцию, и ударила мечом. Мой клинок хрустнул, но сумел перерубить защиту и шею, перебивая позвоночник. Тело Манека рухнуло на землю, и я упала следом за ним, в хлюпнувшую грязь. Еще не отступивший адреналин побуждал действовать, и я сумела проползти несколько метров вперед, а потом распласталась, перевернувшись на спину и запрокинув голову к начинавшему светлеть небу. Под правым боком было тепло и мокро. Кровь выплескивалась в горло, вызывая булькающее покашливание: на полноценный кашель сил во мне не находилось. Боли я еще не ощущала, полностью поглощенная действием стрессовых гормонов. И, наверное, мне уже не суждено было её ощутить: собственные знания не оставляли альтернатив, подсказывая, что полученное мной ранение смертельно, и в моем распоряжении остается, максимум, несколько минут. Даже если бы в перевязке был смысл, у меня попросту не набралось бы сил на то, чтобы хотя бы пошевелиться, не говоря уже о попытках оказать себе первую помощь.