Надо мной весело кружились снежинки. Крупные, пушистые, мягкие. Они ложились на мое лицо и ресницы, истаивая, и я не могла наверняка сказать, чем вызвана влага на щеках: их таянием или слезами, невольно собиравшимися на веках. В голову пришла идиотская мысль, что зима, которую я терпеть не могла всю свою жизнь, забирает меня в ледяные владения навечно. Специально поторопившись, чтобы успеть войти в сопротивлявшиеся, не готовые к ней пределы города раньше положенного срока. Я лежала, ощущая, как нестерпимо холодно становится правому боку. Как затекают спина и ноги на жестких кочках смерзшейся почвы, не разбитой до конца нашими смертельными плясками. Ами ушла, завершив дело, ставшее смыслом её жизни. Гис ушла, отдав себя полностью своей цели. А я?..
По сути, жалеть мне было не о чем. Я прожила свою судьбу так, как хотела. И не испытывала ни малейших иллюзий насчет того, что долгая жизнь, мерные старческие посиделки у камина и почтенная смерть в собственной постели вряд ли мне грозят.
Единственным, что вызывало сожаление, оказалось наше общение с Ирвином. Я понимала, как много не успела сказать ему. Не решаясь, откладывая на потом, полагая, что у нас в запасе еще достаточно времени. Уже не научить, а выразить то, что кипело в душе. Сообщить, что он стал единственным, обретшим для меня большее значение, чем я сама, чем мое дело, чем моя жизнь. Вин был готов идти дальше, и я отпускала его, уверенная, что наставничество мое выполнено на «отлично». А вот о том, что бередило сердце, сказать не смогла. И, наверное, уже не смогу.
Снежинки налипали на ресницы, а меня захватывала растекавшаяся по телу лень, и сморгнуть стало мне не под силу. Я смотрела в небо, не понимая, почему оно оказалось таким темным и узким, сжавшись до небольшого круга, разбавленного мельтешением белесых точек. Пальцы рук конвульсивно дернулись в попытке найти опору. За секунду до того, как темнота полностью захватила меня, мне показалось, что я различила голос Вина, выкрикивавшего мое имя. Настоящее имя.
А потом наступила тишина.
Эпилог.
Свет был серым и тусклым. Он струился сквозь окна, завешенные легкими шторами, и даже не предпринимал попыток рассеять полумрак, объявший комнату мягкими мохнатыми лапами. Лампы не зажигали. В них не было потребности: находившимся здесь людям они только мешал, напоминая желтоватым оттенком о вчерашних сполохах пламени.
— …думаю, что еще немного и можно будет выдохнуть. Люди Кенеса помогают нам в зачистке, есть шанс, что подрежем большую часть оставшихся зубастых Эммануила. Мелочь уже не так интересна, рутина, — в голосе Агаты звучала смертельная усталость. Он был глухим и безжизненным, избегая даже намека на какие-либо эмоции.
— Берчик выкарабкается? — так же тихо и бесцветно уточнил Мрак.
— Не знаю. Макс дает хорошие прогнозы. Насчет жизни. Есть шанс, что ходить не сможет: упавшая балка здорово его переломала... Но он и бороться не хочет. Подавлен полностью. После того, как осознал, что батька шел к нему, а он… Думаю, его только Оля и сын здесь держат. Вин как? Я ни разу не зашла к нему за сутки. Времени не было.
— Куда тебе, — вздохнул Мрак, тяжело откидываясь на спинку кресла. — Я вообще удивлен, что ты приехала.
— Мужики заставили, — Агата тихонько позвенела ложками, размешивая сахар в кружках, и подала собеседнику чай, насыщавший пространство ароматами трав. — Держи, взбодрит. Физически… Ромек велел ехать домой, силы восстановить. Я бы не согласилась, но Каспер насел, вызвался проводить… Муж там с Адрианом остался, ищут зубастых. Силы… как мне их восстанавливать? Я даже уснуть не могу. Мана в сознание так и не приходила, там прогнозы похуже. Макс вообще изумился, что она встать смогла: Манек её почти досуха высосал. Держал под контролем. Смогла. Доковыляла до аптечки, вскрыла препараты… Чертова тварь, столько лет нас водил за нос…