Тишина растворялась в сером свете вместе с поднимавшимся над чашками паром. Молчали пару минут, думая каждый о своем. О том, чем невозможно поделиться с собеседником, даже если эмоции рвутся наружу, силясь быть озвученными.
— Так как Ирвин? — негромко напомнила Агата, усаживаясь в соседнее кресло, не обращая внимания на запекшуюся на одежде грязь и чужую кровь. Она даже не переоделась. Собственно, как и сам Мрак. Казалось, всех, переживших вчерашнее нападение, накрыло тяжелым пологом безразличия ко всему. Радости победы не ощущал никто. Охотники, кто смог держаться на ногах, равнодушно, как механические куклы, передвигались по поселку, восстанавливая когда-то привычный, но теперь потерявший всякий смысл быт. Требовалось научиться жить по-новому. Отгоревав, приняв жизнь такой, какой она стала. Какой она осталась — у тех, кто еще был способен дышать.
— Никак, — буркнул Мрак. — Мы его вчера вчетвером еле скрутили. Если бы Роман в последний момент не подоспел, не знаю, чего бы наш зубастый наворотил. В путах бился, пока Ромек не догадался ему снотворного зарядить. Макс приехал, осмотрел, дал успокоительного, но принял ли его Вин.... Пока взаперти сидит, кроет нас по матушке. Но выпускать его рискованно. Неадекватен еще. Слушай, Санька… я очень вам благодарен за предложение, но…
— Если у тебя нет категорических возражений, то мы возьмем все заботы на себя. Он охотник, хоть и был им полноценно меньше суток. А мы завершаем путь в огне. Чтобы больше никогда не встать.
Мрак замолчал, подавив грозившее сорваться дыхание. Его решимости не хватило даже на то, чтобы кивнуть. Агата, склонившись, мягко сжала его запястье.
— Он… — голос наемника дрогнул. — Почему он полез…
— Возможно, иного выбора у него не осталось, — тихо ответила Гася, не отпустив руки собеседника. — Слова здесь бессильны, Мрак. И все же… боль поблекнет. Нескоро. Но поумерится. Только её требуется прожить. Вобрать в себя без остатка и выплеснуть. Единственное, не делай глупостей. И, если хочешь, можешь у нас оставаться. Так долго, как будет необходимо. Мы всегда оберегаем тех, кто потерял близких. Потому что почти каждый из нас знает, каково это. Рано или поздно хочется совершить глупость. Или чудо. Только их этим не вернешь. Никого.
Они синхронно обернулись на раздавшийся хриплый стон и замолчали. Секунду в комнате царила тишина. А потом собеседники различили явственный вздох.
— Началось, — мгновенно собравшись, произнесла Агата, резким жестом отставляя чашку на стол. — Зови Макса.
***
Первым моим ощущением стала боль. Боль в горле. Его раздирало так, будто в меня вновь впились клыки Манека, на этот раз, изнутри. Безумно хотелось пить. Проглотить хоть каплю жидкости, способной облегчить страдания, смягчить их, позволив сознанию сосредоточиться на чем-то еще, кроме боли. Я лежала несколько минут, пытаясь выбраться из кошмара мучившегося тела, не соображая, где я. Потом голова немного прояснилась, и слуха коснулись голоса. Ровные, монотонные, не окрашенные эмоциями, более всего походившие на бормотание приглушенного до минимума радио. Не испытав и доли интереса к аудиофону, я попыталась прочувствовать тело, чтобы определиться хотя бы со своим положением. Мне было тепло. И мягко. И этот контраст, особенно яркий после отчетливого ощущения нестерпимого холода и врезавшихся в спину кочек, дал новый толчок мозгу. Я, собрав скудные остатки сил, распахнула глаза. Надо мной был потолок, тускло белевший в тяжелом полумраке. Проморгавшись и сосредоточившись вновь, я различила мелкие трещинки на побелке. А после слух внезапно идентифицировал голоса, и я замерла, не понимая, является ли все вокруг бредом. Агата разговаривала с Мраком. Я нахмурилась, силясь проанализировать последние запечатленные в памяти события, и застонала от нахлынувшей на меня дурноты. Вернее, попыталась застонать. Пересохшая глотка сумела выдавить из себя какой-то скрип. Судорожно вдохнув воздух, пропитанный ароматом лимонника и крапивы, я попыталась приподняться на локте. Тошнота сбилась в тугой комок, толкнулась в горло и меня вырвало. Сильная рука дернула меня за плечо, помогая повернуться, чтобы извергнуть содержимое желудка на пол, а не захлебнуться им. Содержимого оказалось прискорбно мало, что, собственно, не являлось удивительным: ела я в последний раз… Я не могла быть уверена, сколько времени миновало с того воспоминания, но после рвоты голод накатил с особой силой, скрутив измученный желудок.