— Здравствуй, мастер, — тихо произнесла Беата, подойдя к нам и тоже уставившись в длинные языки пламени, силившиеся облизать хмурое рассветное небо.
— Здравствуй, Бета, — откликнулась я, не посчитав нужным добавить хоть слово. Мы все были связаны общим горем, пропитаны им, соединены одной душой, и соболезнования, выраженные словами, только уничтожили бы искренность сочувствия.
— Я знаю, что с тобой произошло, — продолжила Бетка, по-прежнему не отводя взгляда от костров. В одном из них сгорало тело её матери. В другом — друга. И в прочих — товарищей, дальних родственников, близких людей. Глаза Беаты стали распухшими и покрасневшими, но слез в них не было. Только незнакомое, чужое, взрослое выражение застыло в серо-голубых радужках, вытравив привычную веселую непосредственность. — И считаю, что это редкая удача. Тебе нельзя думать о собственной смерти. Ты слишком многое можешь дать людям. Хотя бы в память об Ами. Но я с тобой дальше не пойду. И прошу тебя отпустить меня, закончив наше обучение. Спасибо тебе за все, мастер. Никто и никогда не уделял мне столько сил и внимания, как ты. Я этого не забуду.
— Боишься? — с грустной улыбкой уточнила я.
— Нет, — Беата повернула голову и взглянула в мои глаза. Спокойно и вдумчиво. — Не боюсь. И хотела бы продолжать учиться. Но, знаешь… пока я жила у тебя и… после нашего разговора с Санькой, я вдруг поняла, что мое место — здесь. С родными. С моей семьей. Я по-прежнему хочу охотиться. И у Агаты нет ни малейших возражений. Ей сейчас верные руки нужны, как никогда. А мне нужны они. Все они. Моя семья.
Я молча кивнула, а потом, отстранившись от Ирвина, обняла девушку и притянула к себе.
— Я буду скучать, Беата, — честно призналась я.
— Увидимся, думаю, — та стиснула меня в ответ, всхлипнула, и за обликом взрослой молодой женщины вдруг проступила та девочка, что впервые нерешительно вошла под кров моего логова. Смутившись проявленных чувств, Беата поспешно отступила, кивнула и, развернувшись, пошла прочь.
Едва мы переступили порог «Тыквы», как все взгляды обратились в нашу сторону. Я, вполне привычная к подобному «приветствию», спокойно прошла к нашему столу. Ирвин, кажется, тоже не слишком нервничал. С моим обращением его отпустили тревоги. И уверенность, формирование которой я с таким удовольствием наблюдала весь последний год, вошла в пик. Вин был на своем месте, и ощущал себя вполне уютно.
Я же похвастаться внутренней гармонией не могла. Вернувшись в логово от охотников, мы позволили себе целых две недели отпуска. Неспешной жизни, разбавленной только лишь охотой. Я изучала возможности организма, но ни восторга, ни удовольствия не испытывала. И, наконец, поняла, о чем мне пытался толковать Вин: питание отрады не доставляло. Вернее, физически я вполне испытывала наслаждение, и от азарта погони, и от боя, и от сил, насытивших мышцы. И даже от вкуса крови. Но голова отказывалась принимать последний этап наслаждения, вступая в конфликт с остальной системой. Я не была уверена, что хочу жить так, как приходилось. Но и желания умереть во мне не было. Мне всегда казалось, что я довольно равнодушно отношусь к смерти. Я никогда не испытывала страха перед ней. Но, как выяснилось, к жизни я питала любовь. И отказаться от нее, ввиду произошедших изменений, тоже решимости не находила.
Все мои чувства будто растворились. Яркие эмоции, пережитые у погребальных костров, окончательно захлопнули за собой крышку, скрывая переживания под жестким контролем сознания. Даже к Ирвину я не ощущала прежней нежности, хоть его присутствие и доставляло мне радость. Но дампир не обижался, улыбаясь, ерошил мои волосы и напоминал, что это — еще один этап обращения. Защитная система психики, избегающей переживаний. Утешал, что мне и так досталась куда лучшая судьба, чем тем же вампирам. Они, даже скороспелые, пребывали в ступоре новообращенного значительно дольше. И были захвачены идеей голода, в отличие от нас, дампиров. Как бы то ни было, я не ощущала желания как-то форсировать события. Нервировала меня лишь неопределенность. Я по инерции продолжала прежнюю жизнь, упорно вытаскивая Мрака к нам в логово, на тренировки. Ездить в зал у меня не находилось желания: такая поездка подразумевала контакты с ребятами, а именно общения я старалась избежать, пока сама не определюсь с собственной судьбой. Много лет назад, когда наша компания уже пришла к текущей численности, мы дали друг другу слово убить любого из нас, коли тот обратится. И тогда наше решение казалось мне единственно верным. Понятно, что после обращения настроения уже не человека могли перемениться. А связанные словом друзья выполнили бы последнюю волю еще смертного.