В Грожене они сориентировались быстро. Артист, прозванный за исключительный талант лицедействовать и мгновенно вживаться в роль, взял на себя ответственность за контакты с профессиональным миром. Пастух, получивший кличку за цепкий ум и умение собирать вокруг себя нужных людей, упрочивал влияние и осваивал завоеванные другом территории. Жизнь шла своим чередом. Через месяц после прибытия, друзья, наконец-то, осмелились наведаться в младшее крыло «Тыквы» и завести знакомства в сердце наемничьего мира Княжества. Жизнь постепенно налаживалась, обрастала связями, привычками и обыденными мелочами, насыщавшими быт, делавшими его удобным, размеренным и приятным. Время бежало, и друзьям стало казаться, что теперь, по прошествии полугода, они, наконец-то влились в непростой ритм Грожена.
Этот вечер не обещал особенных сюрпризов. Они взяли заказ, подходивший под парную работу. Завершив его обсуждение, решили прогуляться, чтобы скоротать остаток вечера перед возвращением в квартиру, которую снимали на пару: в начале карьеры каждая мелкая монетка была на счету. Да и людям, часто работавшим вместе, жить рядом оказалось сподручнее.
Декабрь в этом году выдался хитрый и изворотливый: после надолго задержавшегося в городе тепла, превратившего предвкушение холодов в нечто эфемерное, исподтишка ударили морозы, провозгласив, что зима отступаться от своих прав не собирается. Каменная мостовая центральных улочек, куда их занесла нелегкая, была покрыта тонким слоем ледяной корки, хрустевшей под сапогами, как мелкие ракушки, усеявшие речной берег. Дыхание вырывалось изо рта плотным облаком и застывало, не желая вмиг рассеиваться во влажном и холодном воздухе. Неспешная прогулка внезапно лишилась своей прелести, когда в противоположном конце улочки друзья заметили небрежно замершую мужскую фигуру. Человек был одет в черные брюки и куртку, издали походившие на кожаные, но наметанные глаза молодых профессионалов с ходу определили искусственный материал дорогого и прочного доспеха. В расслабленно опущенной руке тускло отблескивало лезвие длинного ножа, что полностью исключало дружелюбные намерения. Вскинув голову и встряхнув черными волосами, фигура двинулась навстречу тяжелым, уверенным шагом. Инстинкты, прочно въевшиеся в мозг за время обучения, подсказали обоим наемникам одно и то же: с этим типом лучше не пересекаться. Что-то неуловимо знакомое было в легком и стремительном движении худощавого тела. Что-то опасное и пугающее. Артист и Пастух, не сговариваясь, развернулись и нырнули в ближайший переулок.
Архитектору, планировавшему застройку центральной части Грожена, если таковой вообще имелся, следовало бы открутить голову. А потом выставить ее на площади на всеобщее обозрение, в назидание и поучение остальным. Улочки и переулки, узкие и тесные, где человек едва смог бы разминуться с машиной, переплетались и извивались, словно шерстяные нитки, сбитые в плотный комок нашедшим клубок игривым котом. Молодые люди не слишком хорошо ориентировались в городе, а уж в центре немудрено было запутаться и старожилу. Тяжелые и уверенные шаги, звонким эхом дробившиеся в сыром каменном туннеле, образованном нависавшими стенами домов, подгоняли, заставляя двигаться быстрее. Преследователь не сокращал расстояния, но и не отставал, будто бы просто наслаждался прогулкой, случайно выбирая те же маршруты, что и двое друзей. Свернув еще дважды, молодые наемники остановились, созерцая каменную ловушку. Тупик. Постройки образовывали здесь мешок, единственный выход из которого лежал за их спинами. На возносящихся ввысь на три этажа стенах не было ни одного окна. Ни единой двери. В какой-то момент друзья поняли, что преследователь вовсе не бесцельно шел за ними: ускоряя шаг там, где необходимо было подстегнуть решимость Артиста и Пастуха, он загонял их с мастерством опытной охотничьей собаки. Этот простой вывод вытекал из того обстоятельства, что в тупике они оказались не одни: из угла, вырываясь из плена укрывавших его теней, выступил второй человек. Светлые волосы в темноте казались серыми. Мимику различить возможным не представлялось: плотная, иссиня-черная темнота неосвещенного колодца размывала детали, превращая лицо в пепельное пятно на фоне темной стены. И только звучавшая в голосе усмешка позволяла предположить, что человек улыбается.