Я знал, как вести такие беседы. Пергий — тоже.
— Совет проголосовал, — начал я. — Они хотят встречи. На нашей территории — не вариант. Значит, им нужно увидеть тебя у себя. Внутри города, всё официально.
Тишина. Потом — хрипловатый смешок. Звучало это как щёлканье, но я уже привык — Пергий умел иронизировать.
«Альбигорцы не умеют заключать договоров», — сказал он. — «Они преуспели лишь в том, что регулярно нарушают их».
Я покачал головой.
— Дело не только в бумажке. Это демонстрация и, если тебе угодно, политика. Вы должны зайти на территорию города без агрессии, оружия и угроз. Люди — простые люди — должны увидеть вас как представителей другого вида. Смириться с тем, что вы существуете рядом с ними. И в идеале даже проникнуться к вам симпатией.
Пергий остановился. Чёрная маска его лица была в тени, но я знал этот взгляд — изучающий, взвешивающий. Такой бывает у мастера, когда он берёт в руки клинок и ещё не понимает — подведёт он его или выдержит.
«Солнцерождённые не изменят мнения», — сказал он.
— Конечно, — согласился я. — И Золотые Весы, их главные прихлебатели, тоже. Но Белые Плащи — прагматики. А Зелёные Руки хотят сохранить ресурсы и не вляпаться в очередную войну. Серый орден, как всегда, останется нейтрален, и это может сыграть нам на руку.
Я шагнул ближе и понизил голос:
— Нам нужно качнуть чашу, Пергий. Сейчас она колеблется. Нужно заставить кого-то потянуть её в нашу сторону. Тогда и остальные подтянутся.
«Я не спорю, повелитель. Мы выполним любой твой приказ. И всё же ты уверен, что просто нашего визита будет достаточно для Совета?»
Я улыбнулся.
— Совет — это не только кланы. Там представлены гильдии и сословия, и именно они составляют большинство в Альбигоре. И у твоих солдат будет всего один шанс показать им, что вы не чудовища.
Ветер подхватил клок сухой пыли и бросил его нам под ноги. Пергий наклонил голову.
«Мы тоже пойдем делегацией, но небольшой. Я возьму пятерых», — произнёс он наконец. — «Не самых сильных, но самых устойчивых. Тех, кто не дрогнет, если их попытаются спровоцировать или нападут».
— Я проконтролирую, чтобы провокаций не было, — сказал я.
«Альбигорцы будут бояться, а страх делает людей глупыми. Даже самых утончённых из них».
Я пожал плечами:
— Поэтому я и иду с вами.
На несколько секунд мы замолчали. Над скалами проплывало облако, заслонив луну. Пергий отступил, сделал жест — и из тьмы шагнули пятеро Солдат. Высокие, изящные — совершенное оружие во плоти.
— Я вернусь с новостями, — сказал я. — Будьте готовы.
«Обязательно».
Я повернулся к повозке, где уже маячила фигура Элвины. Она стояла, сложив руки на груди, и молча ждала.
Когда я подошёл, она всё так же молча открыла дверцу. Агент, как ему и полагалось, был без сознания, брошенный на сидение, как тряпичная кукла.
— До Перехода успеем вернуться? — спросил я, усаживаясь рядом.
— Не торопись, Делегат, — ответила она и извлекла из внутреннего кармана плотный запечатанный конверт. — Нам и правда нужно заехать на заставу. Я должна передать сообщение.
— Сообщение? — Я прищурился. — То есть ты не блефовала?
Элвина широко улыбнулась.
— Неужели ты думаешь, что я бы не подстраховалась в столь скользком деле?
Ночной Альбигор встречал нас без лишних вопросов. Повозка катила к городским воротам, и я уже приготовился к стандартной порции подозрений и щёлканью артефактов контроля. Но Элвина просто протянула гвардейцу какую-то карточку.
Тот же служивый решил, что не хочет снова с ней связываться и отступил.
— Проезжайте, — буркнул он.
И мы въехали как ни в чём не бывало.
Агент так и не пришёл в себя. Я закутал его Тенью — для подстраховки. Иногда его веки подёргивались, но он так и не проснулся.
Повозка Элвины катилась по улицам, мерно постукивая на булыжниках. Спящие лавки, затянутые шторами окна, шелест деревьев в садах — всё это казалось почти нормальным.
— Сверни налево, — сказал я, когда мы миновали рынок у площади Травников. — И в Низины, к реке.
— Там же трущобы, — нахмурилась Элвина.
— Именно.
Она глянула на меня в зеркало заднего вида. Я ответил взглядом — спокойным, упрямым. Без пояснений.
— Район плохой, — тихо добавила она, когда мы свернули на улицу, где фонари уже не горели, а дома словно прятались от мира. — Если его убьют, никто не удивится.
— Он уже никому не нужен, — сказал я. — И взять с него нечего. А свои его всё равно найдут. Я на это рассчитываю.
Мы покатились вниз по насыпи. Грязный прибрежный ветер ударил в лицо, пахло канализацией, прелой травой и гарью. Здесь набережная не была выложена камнем — только глина, земля, да кое-где выщербленные доски самодельных мостков. И жили здесь те, о ком в Совете вспоминали только на выборах.