— Не смотри вниз! — зашипел я и одной рукой вцепился ей в пояс.
Вес сорвал мне плечо, ладонь уехала по камню, кожа на пальцах заскрипела. Внизу, в саду, на мгновение стало слишком тихо. Но, кажется, пронесло.
— Ром… — она выдохнула, и в этом звуке было всё. — Я не смогу…
— Сможешь.
Я спрыгнул первым — Тень помогла приземлиться мягче. Правда, одна нога съехала с края рва, и я едва не провалился в стоячую воду.
Я поднял руки:
— Прыгай. Поймаю.
— Я…
— Давай!
Она на мгновение прикрыла глаза, потом разжала пальцы и слетела вниз. Я поймал её под колени и спину, шагнул назад, гася инерцию. Мы оба присели, упираясь пятками в землю, и повисли на собственном дыхании. Тень распласталась над нами, на всякий случай укрывая от лишних глаз.
— Ну как? — Тихо спросил я.
— Я в порядке, — она озиралась по сторонам. — Не могу поверить, что получилось…
Мы стояли в тени кустов, и ночь вновь пахла травой, сырой землёй и стоячей водой из рва.
— Что теперь? — спросила Циллия. Голос был уже почти ровный.
— Теперь — прогулка по подземелью. Ты же вроде любишь древности?
Глава 18
Лисья тропа вывела нас к пролому у старого дренажа — темному зеву, откуда пахло сыростью и пылью. Я придержал Циллию за локоть, провёл двумя пальцами по кромке кладки и нащупал, где камень звучит иначе. Здесь был служебный люк, оставшийся ещё от Белотканников. Обычно их скрывали, чтобы дети случайно не залезли.
— Держи, — я вложил ей в ладонь фонарик. — Не размахивай. И дыши аккуратнее — вонь та ещё.
Люк поддался после третьего щелчка. Я приложил к шву ключ, провернул «звезду» на пол-оборота — и замаскированная дверь открылась.
Ступени были скользкими. Я спустился первым, проверил опору, потом помог Циллии. Фонарик разрезал темноту ровным желтоватым кругом, в котором всплывали арки старых коллекторов и гнилые деревянные желоба.
— Долго идти? — шепнула девушка, оглядевшись по сторонам.
— Прилично, — ответил я. — Но так безопаснее. Как только твой отец узнает, что ты исчезла, все ворота перекроют.
— А если нас и здесь догонят? — она задела плечом выступ, я удержал её, перекинул через низкую перемычку, как через бортик лодки.
— Здесь догонять неудобно, — сказал я. — Тут выигрывает тот, кто знает, куда идти. А твои солнечные братья по подвалам не ползают.
Вскоре мы дошли до едва заметной ниши в стене, я посветил и вытащил оттуда небольшой свёрток.
— Надень повязку, — сказал я, доставая из сумки две полосы фильтрующей ткани. — Ткань пропитана. В старые коллекторы всякое сбрасывают.
Циллия послушно затянула ремешки на затылке. Воняло здесь и правда скверно, но девушка не жаловалась.
— Здесь — кишка, — предупредил я у узкого лаза. — Сбрось плащ, иначе зацепишься. Если застрянешь — не паникуй. Я помогу.
— Звучит ободряюще…
Лаз оказался липким. Я выбрал опору, протянул руку — Циллия, тихо ругаясь, протиснулась следом. Она была высокой, но тонкокостной — проблем не возникло. Только в какой-то момент её платье зацепилось за торчащую арматуру, и она испуганно замерла.
— Проклятье… Это мамино платье…
— Сожалею.
Наконец, мы вывалились в низкую камеру, где каменные арки расходились веером.
— Сюда нельзя? — она указала на широкий ход, откуда шёл ровный гул.
— Можно, если хочешь выйти к посту контроля, — сказал я. — А нам — в другую сторону.
Мы двинулись по выбранному мной пути — по стенам ползли нити-ориентиры, свёрнутые в тугие «узлы-памятки», которые я ставил здесь пару дней назад, когда проверял маршрут. Иногда полезно быть занудой.
— На сколько хватит этого… света? — кивнула она на фонарь.
— Там ноктиумный сердечник. С ним ещё твои внуки будут играть.
Циллия понемногу освоилась и даже начала с интересом осматривать стены. На третьем перекрёстке я присел, провёл ладонью по камню, ища знак. Тёплая, знакомая шероховатость под пальцами умиротворяла лучше молитв.
— Первый, — сказал я. — Мы под моим кварталом.
— То есть можно расслабиться?
— Рано.
Дальше пошёл «гул северного коллектора» — низкий, ровный, как дыхание большого зверя. Туда было нельзя: измельчители отходов — штука смертоносная. Но гул полезен как ориентир: он всегда справа, значит — мы держим путь верно.
Мы обогнули провал, где когда-то стояла насосная станция, и вышли к узкому пролёту, откуда тянуло свежестью — не городской, а настоящей: трава, земля, ночная влага. Сквозняк шептал о свободе, как продавец сомнительных услуг. Я поднял ладонь — тишина. Сверху никто не шуршал, снизу ничего не бурлило. Хорошо.