Главком Деникин повторно через штаб Корниловской дивизии лично приказал Мамонтову немедленно атаковать. Донской генерал снова не среагировал. Заслуженный казачий вожак генерал Мамонтов бросил фронт на самом его "донском пятачке" и спешно отступил с корпусом через Аксай на левый берег Дона…
Добровольческие русские полки офицеров и юнкеров на последнем, левом фланге под Ростовом дрались, как собирались, по своему всегдашнему обычаю насмерть. В тот день, когда сдали донцы Новочеркасск и отступили с центральной позиции мамонтовцы, когда были разгромлены кубанские и терские казаки, которых не случайно называют до сих пор православными рыцарями, добровольцы выстояли перед всеми вражескими атаками. Они сумели отбросить и ворвавшуюся в «терский» прорыв буденновскую кавалерию.
Дроздовцы и конники генерала Барбовича перешли в контратаку, отогнав большевиков на семь верст. Но со стороны отданного Новочеркасска советские войска заходили к белым в тыл. В Ростов глубоким обходным маневром ворвалась 4-я кавдивизия Буденного… Уходили с позиции добровольцы все же только по приказу. Корниловцам и дроздовцам пришлось миновать уже захваченные большевиками Ростов-на-Дону и Нахичевань, где русские офицеры в черно-алых и бело-малиновых фуражках пробивались штыками на левый берег Дона.
Так кончился 1919 год. Деникин его оценивал:
"Год, отмеченный для нас блестящими победами и величайшими испытаниями… Кончился цикл стратегических операций, поднявших линию нашего фронта до Орла и опустивших ее к Дону… Подвиг, самоотвержение, кровь павших и живых, военная слава частей — все светлые стороны вооруженной борьбы поблекнут отныне под мертвящей печатью неудачи".
Последнюю деникинскую фразу всецело можно отнести к судьбе генерал-лейтенанта К. К. Мамонтова. "Мертвящая печать неудачи" омрачила конец славного мамонтовского пути.
В январе 1920 года Константин Константинович заболел сыпным тифом в Екатеринодаре, куда прибыл для участия в заседаниях Верховного Круга Дона, Кубани и Терека. Генерал-лейтенант Мамонтов здесь умер от болезни 14 февраля. Есть мнения, что К. К. Мамонтов был отравлен. Похоронили донского вожака там же в кубанской земле.
Генерал А. Г. Шкуро находился в течение всех этих событий в отпуске из-за его обострившихся ран, особенно сильно разболелась нога, поврежденная взрывом в доме священника, где они были с Мамонтовым: хромал и не мог ездить верхом.
Человек сколь отчаянный, столь и бесшабашный, Андрей Григорьевич не унывал из-за нападок и смещения его с должности Врангелем хотя бы потому что удостоен был англичанами-союзниками ордена от Его Величества британского короля Георга V. Кавалер этой одной из высших наград Англии — Ордена Бани получал личное дворянское звание "рыцарь".
В Таганроге, где была тогда Ставка Деникина, начальник британской Военной миссии генерал Хольмэн пригласил генерала Шкуро в помещение миссии. Там выстроился британский военный почетный караул и генерал Хольмэн, возлагая награду на кубанского генерала, сказал:
— Этот высокий орден жалуется вам Его Величеством за ваши заслуги в борьбе с большевизмом как с мировым злом.
В январе 1920 года в связи с расформированием Кавказской армии генерала Покровского Главнокомандующий А. И. Деникин приказал генерал-лейтенанту Шкуро формировать Кубанскую армию с передачей в нее бывших «кавказских» частей. В это время мы можем в последний раз присмотреться к Шкуро на Гражданской войне благодаря воспоминаниям бывшего начальника Военных сообщений Кавказской армии генерала П. С. Махрова:
"24 января (ст. стиль — В.Ч.-Г.) 1920 года я приехал на станцию Тихорецкая, чтобы представиться Командующему Кубанской армией генералу Шкуро, в ведение которого было официально включено мое Управление.
В штабе армии, в поезде, я встретил моего приятеля генерала Стогова Николая Николаевича, занимавшего должность начальника штаба, и почти всех офицеров, переведенных в штаб Шкуро из штаба Покровского…
Шкуро пригласил меня на завтрак со Стоговым и старшими офицерами его штаба. Завтракали в вагоне-столовой, украшенной волчьими головами. Завтрак был очень скромный, пили мало. Я был удивлен, так как неоднократно слышал, что Шкуро много пьет. Шкуро, Стогов и другие офицеры были в очень хорошем настроении, и будущее на фронте представлялось им в розовом свете.
Шкуро казался беспечно веселым и довольным тем, что Деникину с Верховным Кругом удалось добиться соглашения. После этого Шкуро рассчитывал, что формирование Кубанской армии пойдет быстро и энергично. Было заметно также, что он доволен своим начальником штаба Стоговым. За завтраком Шкуро откровенно сказал:
— Я в вашей стратегии, господа, ни черта не понимаю. Вот хороший набег сделать — это я умею. Теперь стратегией пусть занимается Николай Николаевич, а я займусь формированием армии, а потом, Бог даст, станем громить большевиков, как я их бил под Екатеринославом и Воронежем.
В этих словах проявилась бесхитростность этого генерала, резко отличавшая его от других военачальников и создававшая атмосферу непринужденности. В лице Шкуро я встретил человека сердечной простоты и доброты, без дерзновенных притязаний. Слухи о его пристрастии к пьянству не соответствовали действительности. Его обвиняли в еврейских погромах, но на самом деле он этого не допускал. Правда, он налагал контрибуции на евреев в занятых им городах. Этими деньгами Шкуро помогал вдовам и сиротам своих казаков. Я в этом лично убедился: на станции Калач умер комендант, оставив вдову с детьми. Ей полагалось от казны пособие, которого при тогдашней дороговизне могло хватить на неделю скромной жизни. Я обратился к Шкуро. Без всяких разговоров он тут же на клочке бумаги карандашом написал: "Дежурному генералу. Выдать немедленно вдове полковника (такой-то) 200 тысяч рублей пособия. Генерал Шкуро".
Недолго был Шкуро во главе Кубанской армии, которую он основывал, передав в феврале 1920 года командование ею генералу Улагаю, который под ударами красных отошел с кубанцами в район Туапсе-Сочи на Черном море.
В апреле главкомом ВСЮР стал генерал-лейтенант, флигель-адъютант барон П. Н. Врангель и командование Кубанской армией от генерала Улагая перешло к тогдашнему Кубанскому атаману генералу Н. А. Букретову. Еврей по национальному происхождению Букретов на предложение Врангеля перебросить Кубанскую армию в Крым упорно отказывался со "всей самостийностью", в результате чего большая часть его войск сдалась большевикам. Тогда Букретов передал командование остатками кубанских частей командиру 2-й отдельной Донской бригады генералу В. И. Морозову и сложил с себя звание Кубанского атамана. Атаманскую же булаву вручил Букретов некоему инженеру Иванису, а сам бежал с другими членами Кубанской Рады в Грузию, откуда эмигрировал в Турцию, и там его следы потерялись.
Все эти мытарства кубанцев полной чашей хлебнул и генерал Шкуро, не бросавший своих казаков до последнего на Черноморском побережье. Андрей Григорьевич, несмотря на неприязнь к нему Врангеля, все же надеялся, что новый главком даст ему еще послужить Белому Делу в Русской Армии, как стали называться бывшие Вооруженные Силы Юга России. Но этого не произошло, генерал-лейтенант А. Г. Шкуро был уволен Главнокомандующим П. Н. Врангелем из армии и в мае 1920 года он эмигрировал из Крыма, из России.
За границей 34-летний А. Г. Шкуро обосновался в Париже. Отличный кавалерист, знаток лошадей, он в поисках заработка здесь доходил и до того, что работал в цирке наездником.
Находясь в некоторой изоляции от основной части Русского Зарубежья, Андрей Григорьевич желал оставить память о себе и в 1920-21 годах диктовал воспоминания бывшему полковнику русской армии В. М. Беку, служившему во французском военном министерстве. Но при своей жизни Шкуро так и не захотел опубликовать мемуары, из которых мы здесь неоднократно цитировали, и они под названием "Записки белого партизана" вышли в свет в Буэнос-Айресе лишь в 1961 году.