Деникин, разобравшись с данной диспозицией недели за три, начал по собственной инициативе вставать на дыбы перед петроградскими самостийниками. Он пошел в открытую против действий новой власти, разлагающих армию. Интригам Деникин всегда был чужд, рубил с плеча. Это оценил Алексеев, увидел также, что необласканный им начштаба верно прикрывает и его по всем фронтам. Михаил Васильевич сначала удивился, а потом восхитился гражданским мужеством огнеупорного во всех отношениях Деникина. Они подружились. Антон Иванович вспоминал:
"Со временем я установил с генералом Алексеевым отношения, полные внутренней теплоты и доверия, которые не прерывались до самой его смерти". Чистосердечный Деникин идеализировал Алексеева. И когда Верховный поведал ему о заговорщиках конца 1916 — начала 1917 годов, от которых он якобы отделался, Деникин безоговорочно поверил. Алексеев изложил ему, что приступили к нему те люди в Крыму, где он лечился до начала революции, о чем Антон Иванович потом написал:
"Они совершенно откровенно заявили, что назревает переворот… Просили совета. Алексеев в самой категорической форме указал на недопустимость каких бы то ни было государственных потрясений во время войны, на смертельную угрозу фронту, который, по его пессимистическому определению, и так не слишком твердо держится, и просил во имя сохранения армии не делать этого шага. Представители уехали, обещав принять меры к предотвращению переворота".
К началу апреля 1917 года вооруженные силы России были «оккупированы» комитетами, советами, всякого рода солдатскими организациями. Они лезли во все зазоры армейской жизни, сея вражду между офицерами и солдатами. Дошло до того, что комитетчики получили право смещать неугодных им офицеров и ставить «подходящих». Деникин позже так описывал это время:
"В русской армии вместо одной появилось три разнородные, взаимно исключающие друг друга власти: командир, комитет, комиссар. Три власти призрачные. А над ними тяготела, над ними духовно давила своей безумной, мрачной тяжестью — власть толпы".
В апреле в Петрограде из эмиграции появился в немецком запломбированном вагоне Ленин, который призвал к переходу от "буржуазно-демократической революции к революции социалистической", и деятельность Совета пошла к высшей точке кипения. В начале мая вышел приказ по армии и флоту — "Декларация прав солдата". Его начинка настолько превращала армию в толпу, что даже Гучков, как-то переживший Приказ номер 1, тут не выдержал. Он вышел из Временного правительства вместе с министром иностранных дел лидером кадетов П.Н.Милюковым, и на гучковское место встал военным министром 35-летний А.Ф.Керенский. С ним во «временных» оказалось шесть министров-социалистов.
Сами же «ревгенералы», очутившись на российском Олимпе, друг друга разлюбили. Алексеев, став Верховным, сразу же убрал с главкома Северного фронта своего ближайшего напарника по устранению императора генерала Рузского. Тот будет доживать в Кисловодске, где в 1918 году его зарубят чекисты в числе других заложников. Мешался Алексееву и популярнейший генерал Корнилов. Его в главкомы петроградских войск пришлось поставить без согласия Алексеева. 22 мая 1917 года после антиправительственной речи генерала Алексеева на первом офицерском съезде в Ставке его сместили с поста Верховного Главнокомандующего. На это место назначили генерала Брусилова, а Михаил Васильевич удалился в Смоленск, где жила его семья. Там с Алексеевым происходит переоценка ценностей. В свете новых исторических реалий генерал уже по-другому, нежели прежде, революционным февралем, видит подоплеку, глубинные течения событий. Для анализа, обобщения пережитого он заглядывает в свой архив с массой важных документов военного и политического характера. Начинает излагать свои мысли на бумаге.
Прежде всего Михаил Васильевич отмечает, что на глазах исчезло понятие Родины:
"Кто будет впоследствии перечитывать многочисленные речи и воззвания к армии Керенского и даже Брусилова, с изумлением остановится перед фактом, что великие понятия: «Родина», «Отечество», «Россия», — изгнаны из употребления. Перед кем ответственна армия по мнению этих господ? — перед «революцией» или — перед «демократией»"…
Первая мировая война продолжалась, русский Юго-Западный фронт начал наступать 16 июня 1917 года. Здесь, как всегда, отличился фениксом возникающий в самых горячих местах генерал Корнилов, бросивший командование петроградским гарнизоном с началом оживления на фронте. С мая он руководил 8-й армией Юго-запада, в которой уже прославились Брусилов, Каледин, Деникин. Позже Корнилов станет главкомом Юго-Западного фронта. Здесь Корнилов издал приказ: "Сформировать 1-й ударный отряд 8-й армии". Этими батальонами фронтовых добровольцев из наиболее патриотично настроенных, дисциплинированных солдат и унтеров руководил капитан разведки штаба армии М.О. Неженцев. Его подразделение станет первой добровольческой частью Белой армии в виде Корниловского ударного полка. В июне 1917 года в начавшемся наступлении ударники Неженцева блестяще крестились, прорвав австрийские позиции под деревней Ямщицы. Благодаря этому был взят Калущ. По поводу создания и судьбы ударного отряда продолжилось некое различие взглядов Корнилова и Алексеева. Ударники понесли тяжелые потери во время июньского наступления и вместе с гвардейской Петровской бригадой, состоящей из Преображенского и Семеновского полков, не щадили себя, остановив немцев после Тарнопольского прорыва. Алексеев такую расточительность в отборных кадрах провидчески переживал. Ему претило, что Корнилов забирал из ослабленной трехлетней войной армии лучших и посылал элиту на гибель, совершенно обескровливая фронтовиков и в духовном плане. Алексеев, еще не обретший идеи Белого дела, словно б чуял, как пригодились бы герои ударники для наведения порядка в стране или в каких-либо других политических целях. Он был талантливейшим теоретиком, практик же Корнилов не додумался использовать этих преторианцев как подлинный ударный кулак в будущем своем путче.
После прорыва немцев под Тарнополем в начале июля армии русского Юго-Западного фронта были тяжело потрясены. В эти нелегкие дни военного несчастья Алексеев неотрывно наблюдал за происходящим из Смоленска. В своих записях он отмечает, что у комиссаров Временного правительства вместе с воззваниями о "защите революционной демократии" и "спасении революции" откуда-то снова появились слова "Россия и Родина". Михаил Васильевич писал:
"Еще так недавно эти великие понятия — совершенно затерялись. Умышленно вычеркнули их из своего лексикона наши горе-министры из социалистов. Я ни разу не слышал и не читал, чтобы при своих словоизвержениях Керенский говорил солдатам о Родине, об их долге перед Россией, будил любовь к многострадальному, всеми забытому отечеству. С его языка не сходила «революция», защита ее, ответственность армии перед революционной демократией".
У генерала Алексеева закладывался идейный пролог для создания новой русской армии, готовой до конца служить Родине и России. Высказался же публично на этот счет генерал Деникин, в июле ставший главкомом армий Юго-Западного фронта, сменив здесь Корнилова, которого поставили Верховным Главнокомандующим российскими вооруженными силами.
В середине июля 1917 года военный министр Временного правительства Керенский стал и его министром-председателем. 16 июля он созвал совещание главнокомандующих фронтами и министров в Ставке, чтобы определиться в дальнейшей военной политике. Первым свою легендарную речь здесь повел Деникин: