— …И тогда казаки выкопали яму, налили в нее воды — получилась жидкая черная грязь. В эту яму согнали крестьян, заставили встать на колени и согнуться. Они стояли, наполовину погрузившись в холодную черноту мокрой земли, а казаки стегали их нагайками по обнаженным худым спинам, рассекая кожу так глубоко, что кое-где выворачивали живое мясо… Стегали до тех пор, пока от крови грязь не сделалась красной…
Маруся сжала руки так, что ногти впились в ладонь, но своей боли даже не почувствовала. Перед глазами стояла только что нарисованная Вышеславцевым картина — черная яма, которая постепенно краснеет от крови… Впечатление было так сильно, что она совсем забыла, где находится. Из оцепенения ее вывел настойчивый шепот Вали Гроздова:
— Маруся, что с тобой? — Он тронул ее за плечо. — Очнись, сейчас будем утверждать устав и требования к корреспондентам.
А ночью ей в первый раз приснился тот сон.
За околицей начиналось поле, ровное как стол. Скудно выпавший снег не закрывал его целиком, и в прогалинах чернела мерзлая земля с пожухлыми остатками травы. Маруся будто бы шла по этому черно-белому полю к небольшому лесочку, видневшемуся вдали. Непонятно — то ли утро, то ли вечер, было серо и как-то зябко-промозгло… Она все шла, и шла, и шла, а лесочек и не думал приближаться. Становилось светлее. «Значит, утро», — подумала Маруся. Почему-то ей показалось, что, как только совсем развиднеется, она дойдет наконец до своей цели, — хотя непонятно, что ей нужно в этом лесочке? Но она точно знала, что до него следует дойти.
Вдруг откуда-то сбоку послышались голоса, такой нестройный хор голосов, когда не разобрать ни слов, ни сколько человек говорят. Маруся повернула голову — ничего нет, ровное поле. Она опять пошла в сторону лесочка, но голоса зазвучали отчетливее, и ей показалось, будто просят о помощи. Она остановилась. Голоса не смолкали, наоборот, послышались еще явственнее. Уже можно было разобрать мужские и женские голоса, а в какой-то момент вроде бы возник и оборвался детский плач.
Вдруг стало ясно, что настоящая цель — совсем не лесочек, в лесочек идти не следует, а надо идти на зов. Но идти туда почему-то смертельно не хотелось. Словно какая-то неведомая, но неотвратимая опасность поджидала ее рядом с этими неясными голосами.
«Надо, надо, — приказывала себе девушка, — надо. Они просят о помощи. Им плохо, я должна им помочь. Я могу им помочь». И тут же поняла, что никому она не поможет, только погибнет вместе с ними, если пойдет к голосам. Там — смерть, мучительная, страшная смерть, туда нельзя.
Но что-то непреодолимо тянуло ее именно туда. Маруся напряженно застыла, потом повернулась всем корпусом и сделала шаг в ту сторону. Совсем маленький шажок, но почему-то сразу оказалась далеко от того места, где только что стояла.
Теперь перед ней была громадная яма — она как огромная раскрытая пасть чернела посреди припорошенного белым снегом поля. В. яме копошились люди — в основном мужчины, но были среди них и женщины, совсем мало.
«Почему они не выберутся оттуда?»— подумала Маруся и вдруг заметила, что все эти люди — калеки: у кого нет ног, у кого рук, а у кого-то все тело так рассечено, что лоскутки кожи свисают как лохмотья. И все раны кровоточат, а кровь не сворачивается, течет на землю, горячая, яркокрасная…
Тут пошел снег. Крупные белые хлопья падали в кроваво-черное месиво ямы, и через совсем малое время земля оказалась под белой пеленой. Калеки теперь копошились на снегу, а кровь из ран продолжала течь. Алые пятна расползались на снежно-белом покрывале.
Маруся чувствовала, что долго не выдержит этого зрелища, и в то же время как завороженная не могла отвести от него глаз. Красное на белом… Красное и белое…
Она почувствовала, что если простоит так еще мгновение, то неведомая, но непреодолимая сила затянет ее в это месиво, и она станет такой же калекой, одной из тех. Вот сейчас, сейчас… Господи, помоги!
Маруся сделала над собой невероятное усилие и проснулась. Лоб и виски были мокрыми от пота. «Что это со мной? — подумала она. — Приснится же такое…» Наверное, это вчерашний рассказ Вышеславцева так странно преобразился в ее голове…