— Демагогия и софистика!
— Почему же?
— Вы что же думаете, что я или кто-либо из моих товарищей не осознавали, не понимали, на что мы идем, решаясь на акт? И что нам грозит смерть? Прекрасно понимали и осознавали! Это было в высшей степени обдуманное и сознательное решение, продиктованное и разумом, и чувством.
— Хорошо. Но вы ведь призываете и других следовать по вашему пути. По-вашему, все, как один, должны участвовать в бунтах против законной власти. А кто не с вами, тот против вас и безоговорочно становится врагом, так ведь?
Маруся пожала плечами:
— Разумеется. Это борьба не на жизнь, а на смерть, и в стороне от нее остаться невозможно. Каждый должен выбрать, на чьей он стороне.
— Должен? Кому должен? Вам? А по какому праву?
— Я думаю, что это право я заслужила, готовясь отдать собственную жизнь за счастье и честь народа, — медленно проговорила Маруся. — Причем отдать ее с радостью.
Полковник покачал головой, хотел что-то сказать, но тут Маруся зашлась в приступе кашля. На поднесенном к губам платке появились кровавые пятна. Полковник участливо наклонился к ней:
— Подать вам воды?
— Нет, спасибо, — через силу проговорила Маруся, — сейчас пройдет.
Полковник как-то странно посмотрел на нее.
— Боже, Боже! Совсем девочка, — бормотал он себе под нос, уходя. — Совсем девочка, и уже пропащая! Будь прокляты те, кто внушили ей такие мысли…
Митинги, подобные омскому и курганскому, повторялись и на других станциях. Но не все встречавшие были единодушны в своих восторгах.
На одной маленькой станции в Сибири, говоря очередную речь, Маруся встретилась глазами с пожилым мужчиной, по виду рабочим. Он стоял до-вольно близко к открытому окну, служившему на этот раз трибуной, и смотрел на выступавшую исподлобья, угрюмо и недружелюбно. Маруся даже слегка сбилась, поймав этот взгляд, но быстро справилась с собой.
Однако, когда она закончила говорить и пожимала протянутые ей руки, рабочий протолкался совсем близко и спросил:
— Что ты делаешь, безумная? Зачем баламутишь народ?
Маруся, высоко подняв брови, холодно взглянула на него. Но на старика ее суровость не произвела никакого впечатления:
— Думаешь, героиня? Безумная и есть. Послал тебя дьявол России на погибель…
Стоящие рядом услышали его слова. В толпе закричали:
— Контра! Жандармский прихвостень!
Через минуту старик был вытолкнут из толпы и исчез.
Эта встреча долго мучила Марусю. Если бы он говорил зло, гневно — тогда другое дело, тогда она не брала бы это в голову. Обращать внимание на вражеских прихвостней — нет уж, извините! Но злобы в голосе старого рабочего не было, в нем слышалась какая-то беспросветная тоска. Словно он видел нечто такое, чего она. Маруся, не замечала…
Нет. он же один, только один такой, успокаивала она себя. А другие смотрят на нее как на освободительницу, как на героиню, принявшую на себя муки несчастной России… И тех, других, много, очень много! А значит, все правильно. Значит, все, что она делает, не зря.
Из воспоминаний Александры Измаилович:
В Сретенске, конечном пункте железной дороги, мы провели дней пять, и за это время от забайкальского военного губернатора из Читы успело прийти несколько телеграмм о немедленном продолжении нашего пути. Мы ждали тут на этапе личных обысков и всевозможных грубостей, наслышавшись от наших конвойных и встречающейся публики о зверском нраве начальника сретенской конвойной команды Лебедева. Но нас встретило совершенно другое. Лебедев был временно удален. Его место заступил еще молодой интеллигентный офицер
Нас навещала сретенская интеллигенция и окружала нас самыми трогательными заботами.
Прошла через Сретенск в эти дни небольшая партия политиков-анархистов и три эсера. С некоторыми из них мы были уже знакомы по Бутыркам. Встретились мы с ними как с близкими товарищами, так давно мы не видели никого из нашей братии. Они пробыли сутки и пошли дальше — часть в Акатуй, часть — беспартийные матросы и солдаты — в Алгачи. Только тут мы узнали, наконец, окончательно, что нас везут в Акатуй и что шлиссербуржцы там От нас уходила как-то мысль, что едем на каторгу— ведь впереди была встреча с любимыми, правда, пока только издали, товарищами, но которых мы еще сильнее полюби ли вблизи. Нам передали наши гости телеграмму из Ака туя от них: они радовались, что мы едем к ним.
Один из сретенцев дал нам на дорогу два поместитесь них тарантаса. Весь крохотный Сретенск высыпал на улицу, когда мы торжественно в допотопных рыдванах двигались в сопровождении массы солдат. Махали, платками шапками, поминутно передавали нам через конвойных жестянки с ананасами, цветы, конфекты, деньги. Рабочих здесь не было. Преобладали солидные господа, нарядны барыни, подростки-гимназисты.