В тот же миг я был возле нее. Она лежала бессильно, подвернув одну руку, платье поднялось к верху, открыв белизну безукоризненно красивых ножек. Глаза ее горели болью отражения. Не думая о приказе, не произнося ни звука, я накинулся на это тело, мял его руками, рвал скромное платье сестры милосердия. Впивался губами в нежные овалы груди, мои сапоги придавили колени женщины, разжимали их, царапая тонкую кожу. Она отбивалась с ненавистью и отчаянием. Ее зубы со страшной силой вонзились в мою шею. Ногти покрыли мое лицо кровавыми царапинами. Она пыталась достать, придавленную тяжестью моего тела, сломанную при падении руку. Но все было напрасно. Я придавил плечами ее извивающееся тело, руками развел в стороны ее бедра и яростно проник в глубину ее тела. Но не лаская любимую женщину, я вгонял жестокое орудие в тело умирающей преступницы. В глазах Елены я читал ненависть. Я был уверен, что через несколько мгновений уловлю в ее глазах знакомое огненное желание, но в этот миг сумасшедшая, ни с чем не сравнимая боль в смертельной судороге свела мое тело. Елена единственной здоровой рукой схватила и стиснула со всей силой, почти сплющила клубок нервов, который только накануне ласкала с такой поразительной нежностью. Я закричал, как безумный и, теряя сознание от ужасной боли, ослабил руки. Елена быстро вскочила на ноги и бросилась бежать. Я не имел сил больше преследовать ее.
- Вот она! Держите ее! - раздались крики и я увидел отряд солдат, кинувшихся в погоню за Еленой.
Через 2 минуты Елена была поймана. Со всей злобой и ненавистью, какую только знают люди я приказал:
- Это шпионка! Обыскать ее! - Десяток рук с удовольствием обшарили молодое тело. Приказа не было. Где приказ? - спросил я, чувствуя, как бешенство лишает меня возможности думать и взвешивать свои поступки. - Говори, где приказ?! - В бешенстве повторил я. - Разденьте ее донага. Обыщите ее.
Истерзанное, в синяках и царапинах, но все же еще прекрасное тело сияло передо мной своей божественной красотой. Она снова пробуждала мою страсть, возбуждение, для которого не могло быть утомления, охватило меня.
- Режь ветки. Лупи ее! Так, еще сильнее! Ты скажешь, стерва! - кричал я, как безумный. Грязные и ужасные ругательства неслись из моих уст.
Свистящие удары сыпались по ее голове, каждая кровавая полоса, каждый свист удара, каждое слово боли я слушал с упоением. Наконец, я опомнился и круто повернувшись, пошел прочь. Все тело было разбито, голова ныла от смертельной усталости. Уходя я слышал гоготание солдат, и вдруг опомнился. Ведь они, скоты, изнасилуют ее. Эта мысль была невыносимой, делиться с кем-нибудь Еленой. О, нет! Она не должна быть больше ничьей. Я повернулся, Елена лежала без сознания.
- Это шпионка. Она погубила армию. Повесить ее! - скомандовал я и увидел, как откуда то появилась веревка и поднялось вдруг с земли божественное тело. Я увидел, как оно вздрогнуло, вытянулось, повисло невысоко над землей. Дрожь прошла по моему телу. Она была также остра и полна, как прежние объятия Елены. Но так же, как и для Елены, для меня эта ласка оказалась последней. Эта была последняя волна, прилившая к моим жилам. Больше никогда в жизни ни одна женщина не была в состоянии зажечь этот факел, огонь которого как будто погас с предсмертными конвульсиями Елены. И Лазарь, когда-то чудесно воскресший, умер навсегда.
Это возмездие я ношу уже 15 лет. Я хочу наслаждения, вызывая в фантазии образ далекого сладострастия. Я переживаю муки недостигаемого сладострастия. Я жив, полон страсти и вместе с тем - мертв.
Да, может быть вам интересно узнать, что стало с приказом. Его нашли в саквояже, который Елена оставила в тарантайке. Там же нашли паспорт на имя Елены Андреевны Родионовой, несколько писем, написанных крупным четким мужским почерком, начинающихся словами:" Любимая, ненаглядная Стася!"
Приказ о наступлении опоздал. Меня судили. Приговорили к расстрелу, который был заменен 20 годами крепости. Революция выпустила меня на свободу. Впрочем, это уже не интересно.