Внезапно Гитлер остановил его.
— Но это очень похоже на летающую торпеду, которую предложил Бунзе[7], — воскликнул он.
Фон Браун покачал головой:
— Позволю себе возразить, мой фюрер. Идея Гейнца Бунзе великолепна, но то, что он предлагает, не ракета в полном смысле слова. Наши проекты имеют и другие различия. А главное — мои снаряд возьмет намного больше взрывчатки, будет летать на больших высотах и в несколько раз быстрее, покроет гораздо большее расстояние до цели. Вот здесь, на полях чертежа, сделаны все расчеты, правда предварительные. Вы найдете и сравнения двух систем.
Все трое вновь принялись за чертежи.
Прошло четверть часа. Гитлер поднял голову, привычно скрестил на груди руки, обняв ладонями собственные плечи.
— Конечно, — сказал он, — во всем этом должны разобраться специалисты. Но сама идея мне нравится… Вы говорите, снаряд помчится быстрее звука?
— Да, мой фюрер, он будет молча набрасываться на свою жертву.
— Так атакуют волки, — задумчиво проговорил Гитлер. — Они мчатся беззвучно, как тени… Глупые псы захлебываются от лая. А волки действуют молча.
Он повернулся и пошел к письменному столу. Опустившись в обтянутое красным сафьяном кресло, ласково поглядел на фон Брауна.
— Вы будете техническим руководителем проекта. Создание проектных институтов, лабораторий, исследовательского центра — все это ляжет на вас. Вам же предстоит подбор людей и планирование очередности работ. Я поручу вам строить воздушные торпеды Бунзе и собственные ракеты. Ваш шеф — господин рейхсмаршал Геринг. Он окажет всю необходимую помощь. Вы довольны?
— О, мой фюрер!
— Спешите, фон Браун: события нарастают.
— Я понимаю, мой фюрер…
— Сказав, что события нарастают, я имел в виду следующее. Завтра Чехословакия перестанет существовать как государство. На очереди Польша. За ней — другие… Спешите, фон Браун!
Гитлер смолк. Выпрямившись в кресле, он положил на стол кулаки и замер, устремив взор в пространство. Он уже видел танковые дивизии вермахта, врывающиеся в горящие польские города, германские пикировщики над Осло, Брюсселем, Антверпеном, слышал грохот немецких танков, накапливающихся возле русской границы… Ошалевшие от первых удач нацизма обыватели самозабвенно орут: Fuhrer macht alles ohne Krieg![8] Увы, время легких побед подходит к концу. Впереди большая война.
Стрелки бронзовых квадратных часов, стоявших за спиной Гитлера на дубовом секретере, сошлись вверху. Часы стали бить. Начались новые сутки — 15 марта 1939 года.
С последним ударом часов неслышно отворилась дверь. Вошел адъютант — штандартенфюрер[9] Брандт.
— Что? — спросил Гитлер.
— Они здесь, мой фюрер.
По знаку Геринга фон Браун собрал бумаги и вышел.
— Как они выглядят? — спросил Гитлер. Адъютант доложил: прибывшие растеряны, мрачны.
— Здесь ли рейхсминистр фон Риббентроп?
— Да, фюрер, — сказал адъютант. — Он сам доставил их с вокзала.
— Адмирал Канарис?
— И он на месте.
— Хорошо. — Гитлер помедлил. — Впустите их.
Адъютант растворил створки двери и провозгласил:
— Господин президент Эмиль Гаха, господин министр Хвалковский, войдите!
Порог кабинета переступил изможденный старик. За ним, отстав на шаг, двигался пожилой человек с портфелем. Оба были в черных костюмах и черных галстуках. Адъютант не преувеличивал: президент Чехословацкой республики и министр иностранных дел его кабинета выглядели как люди, прибывшие на похороны.
Затем появился Иоахим фон Риббентроп: неслышно скользнул в кабинет, обменялся взглядом с Гитлером и занял место неподалеку от него.
Пока адъютант пододвигал кресла чехословацким представителям, в помещение вошел и адмирал Канарис. Вскинув руку в официальном приветствии и получив в ответ милостивый кивок Гитлера, он уселся близ окна, выходившего в зимний сад.
В дни описываемых событий Фридрих Вильгельм Канарис находился в расцвете сил и в зените своей карьеры. Глава всесильной военной разведки — абвера, которую сведущие люди в Германии считали государством в государстве, он был одним из тех немногих в стране лиц, кого побаивался сам Гиммлер.
От своего отца, дортмундского промышленника, в чьих жилах немецкая кровь была смешана с греческой, он унаследовал хитрость и изворотливость. Доля крови эллинов сказалась на внешности адмирала — невысокого роста, плотный, подвижный, с крупноносым, румяным лицом, он мало походил на немца, но был бы вполне на месте за стойкой кофейни где-нибудь в Салониках или Пирее. Ему исполнилось пятьдесят один год.