Гутрэ замедлил шаги: где-то здесь. Он положил ключи в карман и поднес факел к двери. Белым цветом на ней обозначилась цифра V. Рядом, канцлер знал это, другая дверь с цифрой VI. Две двери, как две капли воды схожи между собой. Так сестры-близнецы лишь внешне похожи одна на другую; внутри они - лед и пламя, злость и доброта, любовь и ненависть.
В камеру Љ VI попадали смертники.
Канцлер огляделся вокруг. Ни души. Он один. В руке уже давно лежит кусок известняка. При свете коптящего факела рука уверенно прибавляет одну вертикальную черту впереди цифры V. Отошел, посмотрел. Слишком ярко, сразу бросится в глаза. Немного потерев пальцем, Гутрэ успокоился: теперь незаметно. Потом подошел к двери с цифрой VI и начисто стер единицу. Камеры поменялись местами. Сестры изменились: та, что любила - возненавидела; та, что питала ненависть - вкусила радость любви.
Слева от бывшей шестой - еще дверь под цифрой VII. Канцлер и там стер единицу. Сделав свое дело, он спрятал мел и отправился обратно. Стражники ожидали его у дверей.
- Все в порядке, - сказал канцлер, возвращая факел и ключи, - сухо и свежо, паутины нигде нет.
- Ожидается знатный гость?.. - полюбопытствовал один из солдат... и осекся. Гутрэ посмотрел на него так, как, вероятно, смотрел кардинал де Балю на Людовика XI из своей клетки, в которую король упрятал его на целых десять лет.
И все же он коротко ответил:
- Да.
- Прошу простить, мессир, - виновато залепетал стражник, - это ведь я так, на всякий случай. А гостям мы всегда рады. Что до порядка, то вы сами видели...
Солдат замолчал. Канцлер уже ушел, и не перед кем было распинаться. Но он сейчас вернется. И стражники принялись оправлять одежду и натирать лезвия алебард.
Выйдя из башни, Гутрэ пересек двор, обогнул конюшни и прачечные и остановился у низкого строения, похожего на ригу. Здесь резали птицу и скот для графского стола.
Дождь уже кончился. Перед дверью в небрежной позе стоял солдат, опираясь на древко протазана. Гутрэ подошел. Солдат вытянулся.
- Узник здесь?
- Здесь, господин...
- Открой.
Стражник торопливо отодвинул засов. Глаза раболепно смотрят на сеньора. Дверь раскрылась. Канцлер зажал нос, нагнул голову и подумал, что крестьянину не привыкать. Пересилил отвращение к запаху, вошел и оглянулся:
- Затвори дверь и отойди на десять шагов.
Убедившись, что приказание исполнено, Гутрэ разогнулся и стукнулся головой о балку. Проклятое узилище, здесь даже нельзя выпрямиться во весь рост, точь-в-точь клетка короля Людовика.
Канцлер огляделся. Где же узник? Ничего не видно, на дворе быстро темнеет. Ах, вот он, сидит на куче соломы. Гутрэ подошел, сел рядом.
Пьер отодвинулся, даже не поглядев, кто пожаловал к нему в гости.
- Как твое имя? - спросил канцлер.
Ответа не последовало.
Прошло с полминуты. С чего начать? Как подойти к убитому горем человеку с отрешенным взглядом?
И вновь тот же вопрос.
Узник разлепил губы, глухим голосом назвал себя.
- У тебя связаны руки?
Вместо ответа узник промычал.
Гутрэ заглянул ему за спину и вытащил кинжал.
Пьер зашептал молитву.
Канцлер усмехнулся:
- Я собираюсь всего лишь разрезать твои веревки.
Пьер открыл глаза.
- Зачем?
- Чтобы спасти тебя.
- Лучше убейте.
- Свою смерть ты найдешь сам, если окажешься глупцом.
Пьер почувствовал, как веревки на руках распались.
- Убить? - скривил губы канцлер.
И спрятал кинжал. Их взгляды встретились. Гутрэ придвинулся ближе, кивнул на дверь, за которой прохаживался солдат:
- Убивают они.
- А вы?
- Я возвращаю к жизни.
- Моих уже не вернешь.
- Знаю. Мне искренне жаль, что так случилось, поверь. Но их не вернешь, это верно. Ты расплатился с Оливье, можешь расплатиться и с другими.
Пьер недоверчиво покосился:
- И с графом?
- С ним тоже.
- Кто вы? - вскричал Пьер. - Что вам нужно? Кто вас послал? Вам мало смерти двух ни в чем не повинных людей, теперь вы хотите и из меня вытянуть жилы?.. Впрочем, - добавил он уже спокойнее, - я это заслужил. Я убил "грызуна". Я отомстил и теперь хочу умереть, потому что мне незачем жить. Больше вы от меня не услышите ни слова.
И узник сжал губы.
- Не надо быть умным, чтобы умереть, - промолвил Гутрэ, - но чтобы жить, нужно иметь ум.
Пьер молчал.
- Ты должен жить, чтобы отомстить.
В ответ ни слова.
- Ты должен надеяться.
Нежелание узника отвечать начинало бесить канцлера. Он не думал, что разговор окажется столь тяжелым.
- Надежда дается тому, кто надежду утратил. Ты отомстил, и то далеко не полностью, за себя. А как же твои соотечественники? Кто отомстит за них? Само небо избрало тебя своим орудием, прислушайся же к голосу разума и считай, что моими устами будет говорить Провидение, пославшее меня к тебе.