Алар наклонился к уху Орви и жарко прошептал:
— Я скоро навещу тебя.
Орви стала хохотать, она не могла остановиться. Она представила себе, как Алар войдет и споткнется о корзину с картошкой. От смеха на нее напала икота. Из глаз побежали слезы — подумать только, Алар в их кухне на четвереньках.
Уставшие от танца, они присели за стол передохнуть. По предложению Алара снова чокнулись и пропустили еще по рюмочке. Рука Маркуса вяло поднялась ко рту.
Вдруг Алар бросил взгляд на часы и, словно протрезвев, сообщил, что ему надо немедленно идти. Орви пыталась его удержать — ее снова охватило беспокойство за Бритту: поди знай, что надумал этот Алар!
Маркус в упор посмотрел на Орви и, как бы призывая ее к порядку, строго сказал:
— Нам тоже пора.
Орви не хотелось покидать это веселое место. Опять пролезать через зияющую щелями дверь в дощатую хибару, подниматься по скрипучей лестнице наверх, в кухне ударит в лицо застоявшийся запах сала. Паула, вздохнув, повернется на другой бок. Крадись в свою комнату, как преступник, и скорее залезай в постель, не имея возможности даже помыться. Нельзя нарушить сон Паулы стуком тазов и ведер.
— У нас еще есть шампанское, — возразила Орви и упрямо сложила губы.
Она повернулась и, блаженно улыбаясь, стала смотреть на танцующие пары. Она бы с удовольствием осталась здесь хоть до самого утра и прямо отсюда отправилась бы на работу. Ничего, она выдюжит, отшлифует свою норму пуговиц. Нет, она не заснет, свет лампы можно будет направить прямо в лицо, этот способ знаком ей еще со времен работы на штамповочном прессе.
Орви услышала, как из горлышка бутылки с бульканием полилось. Она быстро взглянула на Маркуса. Муж наливал шампанское в фужеры, вероятно, он все же изрядно выпил, если позабыл правила хорошего тона. Пустая бутылка стукнула о стол. Орви смотрела на мужа. Он взял наполненный до краев фужер в правую руку.
Орви испуганно следила за его движениями.
Маркус поднял стакан на свет, словно хотел сосчитать появившиеся на поверхности пузырьки, а затем выплеснул содержимое в лицо Орви.
Орви почувствовала невероятную слабость.
За соседними столиками встрепенулись. Сидевшие сзади вытянули шеи. Интересно, вспыхнет ли сейчас громкий скандал?
Маркус встал из-за стола.
Орви осталась одна, привлекая к себе всеобщее внимание.
Затем она тоже встала и пошла следом за Маркусом в фойе. Руки Орви странно болтались по бокам, как будто они были переломаны.
Орви стала избегать людей. На работе она сторонилась всех. Когда к ней обращались с вопросом, она или кивала, или отрицательно мотала головой. От однообразия вечеров Орви с каждым днем становилась все безразличнее.
Женщины на работе делились своими радостями и горестями; порой ожесточенно спорили — Орви недоумевала: неужели это доставляет им удовольствие?
Картина жизни едва ли была бы полной, не будь у нее исключений — например, Орви, которой некуда было спешить в этом суматошном мире. Она приходила на работу, а когда кончалась смена, размеренным шагом шла домой. Остальные сетовали на недостаток времени и наперебой тараторили о своих мужьях, детях, собраниях, общественной работе, свадьбах, днях рождения и просто вечеринках, из-за которых каждая минута у них была на счету. Стоны по поводу загруженности перемежались со счастливыми вздохами, но безразличная ко всему Орви была не в состоянии завидовать занятости этих женщин.
С тех пор как Маркус плеснул ей в лицо шампанским, Орви чувствовала, как внутри у нее с каждым днем растет пустота. Правда, где-то глубоко, под толстым слоем, еще бился маленький комочек чувств, но он был безликим и бесформенным. Орви поразилась себе, когда, вернувшись в ту ночь из ресторана, спокойно скинула платье и бросилась в постель. На следующее утро она почти не вспоминала о вчерашнем инциденте. Даже смущенный взгляд Маркуса свидетельствовал о том, что что-то неладно. Почему Орви не шумит, не кричит или не изливает свою злость как-то иначе.
Внешне больших перемен в их жизни как будто и не произошло. Неизвестно, кто кому помог в усугублении безразличия, но Маркус позабыл свои прежние интересы. Даже о деньгах он больше не говорил. Однажды хрустящие бумажки несколько дней пролежали возле телевизора, и, как ни странно, Маркус не спешил положить их на книжку.