Зашагав вперед, Андромеда все же присела рядом, но Винтер даже не повернулся. Лишь спустя мгновения, когда Андромеда уже села, он кивнул головой, давая ей понять, что он все еще находится в сознании, и знает, что он теперь здесь не один. Он смотрел вдаль, в противоположную сторону дороги, по которой она шла, — туда, куда его мороз еще не смог дотянуться. Впереди не было столпов света, не было снега, не было крови, оставленной на земле… только бесчисленные, оголенные деревья, похожие на лесное пепелище. И тьма.
Пустота.
— Иногда я спрашиваю у самого себя, является ли этот мир реальным. Или же все, что случилось после Катаклизма, является лишь пародией на то, что мы все называли «миром».
Андромеда ничего не ответила, ожидая того, что Винтер скажет дальше.
— Прежде, чем ты пришла на мои занятия в столице, мне сообщили, что у тебя большой потенциал, как у ученика. Но спустя время, сказать по правде, я не увидел в тебе ничего особенного. Иметь предрасположенность к чему-либо, обладать редкой силой… спустя сотни лет, ничего из этого тебя уже не удивляет. Ты не была особенной, Андромеда Харт.
Слова Винтера не содержали в себе злости, да и в целом они уже не могли задеть Андромеду. У нее были куда более насущные проблемы, нежели одобрение ее бывшего преподавателя. И все же, даже так, самую легкую, небольшую обиду, она все же ощутила, хоть и знала, что зря.
— Какое разочарование… — выдавив из себя улыбку, сказала Андромеда, сведя свой взгляд с Винтера на пустоту, в которую тот смотрел.
Наконец, Винтер повернулся, и их взгляды пересеклись. Сейчас, он уже не был похож на живого человека: его тело замерзло, а глаза воспылали огнем, подобно тому, как они пылают у магических существ. Винтер был похож на оболочку, в которую поместили чью-то душу.
— Но ты сделала себя особенной… поступками, которые ты совершила. Своим мировоззрением.
Винтер протянул Андромеде два полуторных меча: его собственный, меч бесконечности, и «Правосудие», принадлежавшее Пандоре ранее. Он протянул их так, словно это дешевый, ничего не значащий подарок, а вовсе не древние, могущественные магические инструменты.
Не дождавшись ответного жеста от Андромеды, Винтер просто поставил их рядом с ней, подразумевая, что вне зависимости от ее ответа, ответственность понесет она, а не он.
— Все это время, мы все пеклись о том, как не допустить повтора, не подпустить других людей к тому, что довелось получить нам… и лишь ты, Андромеда, смогла показать мне, что это неверно. Что все это, все, что мы пытаемся оберегать, как какие-то сказочные стражи… оно лишено смысла.
Винтер посвятил свою жизнь тому, чтобы не позволить никому довести мир до того предела, до которого его довел он сам. Он, как никто другой знал, каким образом можно поставить мир под угрозу, и делал все, чтобы никто из ныне живущих людей не мог заполучить знание об этом.
Но он был не прав.
— Каждый опыт уникален… — подтвердила его слова Андромеда, коснувшись кончиком пальца ножен «Правосудия». — Если кто-то воспользовался силой во зло, это не значит, что так же поступят и все остальные. Опыт, который предоставляет Астрал… уникален. Тот, кто хочет навредить миру, обязательно найдет способ… как бы это ни было печально, но это правда.
— Ты понимаешь это, и именно поэтому, я могу назвать тебя… особенной, — вновь отвернувшись, довольно сказал Винтер. — Мне жаль, что я понимаю это только сейчас. Мне жаль, что никто из нас до этого не смог до этого догадаться… но я рад, что появилась ты.
Винтер почувствовал себя проигравшим, ведь он понял такую простую, но важную вещь лишь тогда, когда это уже не имело никакого смысла. Тогда, когда уже ничего не изменить.
— Совсем скоро, я умру, и навряд ли что-то сможет изменить этот факт… — печально констатировал он.
Андромеда поспешила воспользоваться своими силами, чтобы залечить раны Винтера, но все, что она почувствовала, — это легкое покалывание на кончиках своих пальцев. При повторной попытке, легкое покалывание заменилось невыносимой болью, которая в буквальном смысле заставила ее остановиться. Магия все еще подчинялась ей, но совсем не так, как раньше. Она рисковала навредить не только себе, но и самому Винтеру: ее силы воплощали собой хаос. Хаос, который она явно не могла контролировать. Все ее магические цепи… были повреждены. Стали иными.
Винтер видел, как сильно она терзает себя мыслью о том, что у нее больше никогда не получится никого вылечить. Ему не хотелось видеть ее такой печальной.