Чуть ли не отрывая свою примерзшую находку от земли, Андромеда преподнесла ее самой себе, словно в качестве подношения, и, оттерев до конца, она убедилась, что это шлем: тот самый шлем, который носил Фауст Эмбер. Он был сильно покрыт инеем, но Андромеда все еще чувствовала магию внутри него.
Он лежал здесь, так одиноко… будто надеясь, что его найдут. Но он — лишь кусок металла, хоть и очень важный для них. Конечно, это если не считать эссенций чудовищ, что Фауст так любезно поглощал, питая свой доспех и делая себя сильнее. Кстати говоря, о этих самых эссенциях…
Души, как их еще некоторые называют, хоть у чудовищ и нет никаких душ. По крайней мере, точно не в привычном понимании. Но они, тем не менее, достаточно полезны, чтобы питать доспехи Фауста. И раз уж Андромеда была провозглашена сосудом самого правосудия… почему бы ей не попробовать?
— И что ты, по-твоему, собираешься сделать? — вдруг спросил у нее дух.
Как настоящий призрак, он появился прямо за ее спиной, выжидая ответа. Андромеда все еще не могла привыкнуть к нему. Но она чувствовала его присутствие даже в моменты, когда дух не имел никакой физической оболочки. Каждое прикосновению к Правосудию напоминало ей о том, что он где-то здесь, неподалеку… наблюдает за каждым шагом, который она сделает.
Но ей было спокойно. Она не считала духа Правосудия, или же Люциана, своим другом, но и не считала его врагом. Он оказался достаточно мил, чтобы дать ей возможность ходить по твердой земле после всех ошибок, которые она позволила себе совершить. Только благодаря ему у нее была возможность поискать Фауста. Но Люциан, естественно, преследовал собственные цели, или же одну, вполне конкретную цель: найти Пандору и воззвать ее к правосудию.
Андромеда была не против.
— Ты боишься? — вдруг спросила Андромеда, не сдвинувшись с места. — Меня?
— Тебя? Нет, — спокойно ответил он. — Я боюсь того, чем ты можешь стать.
Из Андромеды вырвался нервный смешок, и за ним на ее лице застыла пугающая улыбка. Скоро, она беспощадно сжала шлем Фауста, не ломая его, но оказывая значительное давление. Ее плоть и кости переняли в себя то, что находилось в стенках этого черного металла: собранные эссенции чудовищ. И хоть на шлеме Фауста не было множества декораций, даже так было заметно, что он в значительной мере… потускнел. Перестал иметь какую-либо ценность.
Когда энергия в шлеме иссякла, Андромеда громко выдохнула, а по ее спине прошла приятная дрожь. Она впервые почувствовала, как сильно холодный воздух обжигает ее лицо несмотря на то, что она находится здесь уже давно. Звуки стали громче, а зрение — четче. Она не родилась заново, но стала чувствовать себя в значительной мере лучше. Это чувство было крайне заразительным, в каком-то смысле опьяняющим, — подобно сильному зелью, что должно было укрепить тело и разум. Это чувство было как… как мощный наркотик. Весьма мерзкая, но при этом весьма точная аналогия для сравнения.
— Я рассыпаюсь на части, — аккуратно опустив шлем на землю, сказала Андромеда. — И я сделаю все, чтобы продержаться достаточно долго.
Андромеда развернулась к Люциану, и, наконец, ее волосы и глаза засияли, как раньше. Это был кратковременный эффект, и эссенция чудовищ не станет для нее долговременным спасением, но этого хватит, чтобы продолжить путь.
— Достаточно долго, чтобы найти Пандору и призвать ее к правосудию, — добавила Андромеда, вновь улыбнувшись, давая Люциану ясно понять, что она и впрямь благодарна его содействию и не собирается забывать о его желании.
Вопреки ожидания Люциана, внешний вид Андромеды никак не намекал на то, что она ступает на кривую дорожку, с которой уже не сможет свернуть. Она была совершенно нормальной, человечной, насколько она только могла быть.
И все же что-то… пугало духа правосудия в ее виде. Что-то, что недоступно глазам ни физическим, ни магическим. Фатальность, что возрастала в душе Андромеды, определенно сможет помочь ему достигнуть желаемой цели, но он не знал, что произойдет после. Он не знал, остановится ли Андромеда после достигнутой цели, или позволит себе вознестись во что-то… большее. Иное.
Во что-то, что уже не сможет остановиться. Он должен быть рядом, чтобы подобное не произошло. Он должен быть гарантией, чтобы спасти ее тогда, когда это потребуется. Ведь без вмешательства извне… Андромеда может пасть. Пасть достаточно низко, чтобы перестать быть собой и разрушить мир.
Но этот момент был далеко, если он вообще когда-либо произойдет.
— Пусть враги станут твоей кровью, а я — венами, что направит их по телу твоему, — все же признал ее Люциан. — Пусть ты… вознесешься над нами.