— И что же тут такого ужасного?
Тут я не выдержал. Взмахнул вымазанными в золе руками:
— Вы что, правда ослепли?! Тогда посмотрите сзади. Ничего не смущает?
Руфь перевернула снимок. Пожевала губами. Нашарила ближайший стул и тяжело опустилась на него. Положила фото на покрытый клеенкой стол. Сняла очки и стала протирать их кончиком кухонного полотенца.
— Может, скажете уже что-нибудь? — выпалил я и грохнулся на стул напротив, пытаясь поймать ее взгляд.
— Откуда у тебя это? — Руфь заморгала на меня короткими бесцветными ресницами.
— В маминых вещах нашел, — зло сообщил я. — Не все она успела сжечь.
Хромосома промолчала, но я по глазам ее рыбьим понял, что она знала и про костер у нас в саду, и про мамин способ разбираться с прошлым.
— Вы знаете, кто это? — я ткнул черным пальцем в фотографию. Ноготь на нем был обломан до мяса, но, когда это случилось, я не заметил.
Руфь тяжело вздохнула.
— Точно не знаю, но могу предположить. Тильда?
Тут она реально вывела меня из себя.
— Может, хватит уже?! — рявкнул я. Сказывалась ночь недосыпа. — Все вы знаете! Мама по-любому с вами делилась. Это мой отец, верно? А рядом — мои брат и сестра. — Я перевел дыхание, пожирая глазами бледную рожу Хромосомы в поисках необходимых, как воздух, ответов. — Они… живы?
Руфь покрутила в коротких пухлых пальцах очки, положила их на стол. Подняла на меня бесцветный взгляд.
— Бедный сиротка. Мне жаль. Очень жаль.
— Неправда! — Я взвился со стула и заметался по тесной кухоньке, как загнанный зверь. — Если они все… Если даже они погибли, почему мама никогда не рассказывала о брате и сестре? Почему врала, что все фотки потерялись при переезде? Зачем от меня все скрывать? И о чем я еще не в курсе?
Я закидывал Руфь вопросами, а она только трясла седой головой да куталась в пуховой платок.
— Не знаю, птенчик, не знаю. Наверное, Тильда хотела тебя защитить. Не хотела причинять тебе еще больше боли…
— Бред! — Я грохнул по столу ладонями — они аж к клеенке прилипли — и оперся на них, нависая над Руфью. — Я же не помнил никого. Потерять только отца, которого не помнишь, или еще и брата с сестрой — какая мне, ребенку, была разница? А где их могилы, а? Думаете, я поверю, что мама никогда бы не пришла на могилы собственных детей?!
Хромосома отвела взгляд и уставилась в окно, поджав губы. Пальцы вцепились в края шали, натягивая шерсть на покатых плечах.
— А пинетки и игрушка? — решил дожать я. — Розовые пинетки. Зачем было их жечь?
Руфь съежилась, будто на нее сквозняком подуло, и кинула на меня какой-то раненый взгляд. Тут меня словно молнией шибануло.
— Погодите-ка, — поспешил я поделиться своим озарением. — Это же были вы! — Я наставил на Хромосому грязный палец, чуть не касаясь ее маленького носа, украшенного бородавкой у левой ноздри. — Это вы забрали пинетку и медведя! По маминой просьбе, конечно, но это сделали вы!
Словно для усиления драматического эффекта моему воплю вторила сирена пожарной машины. Я подождал, пока звук отдалится, и спросил уже чуть спокойнее:
— Куда вы их дели?
Руфь помотала головой так, что щеки затряслись.
— Не понимаю, о чем ты. Твоя мать говорила, что сожгла какие-то старые бумаги. Если и так, это ее личное дело. Ни о пинетках, ни об игрушках я ничего не знаю.
Офигеваю со взрослых! Ведь врут как дышат. Это, наверное, с возрастом приходит? Я вот хоть и совершеннолетний уже, но до некоторых мне далеко.
Я снова опустился на стул, не сводя глаз с Хромосомы. Нетушки, хрен она у меня отвертится.
— Слушайте, — я сменил тактику и доверительно понизил голос, — я просто хочу узнать, что случилось с моей семьей. Убедиться, что не один в этом мире. Мне сейчас это очень важно. Вы должны меня понимать. Вы, как никто другой.
Я говорил искренно, но на чувства давил совершенно сознательно. Надеялся, Руфь заглотит наживку. Она вечно плакалась о своей несчастной судьбе: как передала единственной дочери свой ущербный набор хромосом, и теперь та рожает то мертвых младенцев, то нежизнеспособных уродцев, которые умирают через несколько дней или даже часов после появления на свет. Помню, у одного из них было слишком маленькое сердце, неспособное снабжать кровью организм, а у другого вроде сплющенный череп и лишние пальцы. В общем, Хромосома уже отчаялась заиметь внуков. Внуки — это, конечно, не сестра и брат, но все-таки я надеялся, что пробью старушку на сочувствие.
И правда, Руфь беспомощно заморгала, поднесла ладонь к дряблому горлу, губы шевельнулись. Но если она и сказала что-то, все заглушил вой полицейской сирены. Я мысленно выругался последними словами.