К юго-востоку от меня на небе собрались грозные тучи, но над головой сияли звезды. Я сидел у компаса и играл на губной гармонике. Пока что я научился более или менее сносно исполнять четыре или пять мелодий, и они помогали мне коротать время. Лучше всего мне удавался, а может, просто больше всего нравился мотив старинной английской песни «Домой, через океан». Слова к ней я сочинил сам.
Устав играть, я принялся петь. А вокруг меня падали летучие рыбы, с глухим стуком ударяясь о крышу каюты. Плот качался, трясся и грохотал. И так семь или восемь месяцев подряд, а то и больше! Говорят, что шум в больших городах действует на нервы, подрывает наше здоровье и даже иногда доводит до безумия… Так ли это, можно было бы проверить на моем плоту. Вслушиваясь в звуки, издаваемые им при различной погоде, я пришел к выводу, что они включают все оттенки негармоничных, невыносимых, сводящих с ума и даже смертоносных шумов. Иногда они наводили страх даже на Кики и Авси — кошки в ужасе начинали метаться по плоту.
Небо почти безоблачное, ярко светит солнце. Волна довольно высокая, со значительным накатом. С гребня вала плот соскальзывает во впадину между волнами, которая представляется мне долиной протяженностью не меньше мили. Я ясно различаю глубоко под водой тела акул, они кажутся мне коричневыми, а на самом деле серые. Обычно акулы держатся в двадцати — пятидесяти ярдах от плота и избегают приближаться. Даже не видя хищников, я ощущаю, что они поблизости, и в конце концов нахожу их глазами. Неторопливыми легкими движениями они рассекают волны, почти не меняя скорости, в нескольких футах от поверхности воды и изредка высовывают наружу спинной плавник.
Иногда они пулей выскакивают наверх, подобно спортсмену, взлетающему на доске на гребне волны. К плоту их привлекают больше всего семьи корифен, нашедшие себе под ним более или менее безопасный приют. Рыбы сопровождают меня уже несколько тысяч миль и стали моими добрыми знакомыми. Я даже знаю их привычки. Маленькие корифены, например, решаются выйти из-под плота, только когда море спокойное и вода совершенно чистая, и не удаляются от него больше чем на несколько ярдов. Мне удавалось выловить только тех корифен, которые приплывали издалека и не научились еще избегать крючка. Рыбу, которую я не успевал съедать, я вялил на солнце: авось пригодится!
Накануне я видел, как, стараясь уйти от преследования корифены, летучая рыба взлетела почти как птица, отставив от несколько наклоненного туловища все свои плавники. Большой грудной плавник помогает ей скользить, остальные — сохранять равновесие и изменять направление движения. Самые крупные из летучих рыб, которых я находил на палубе, достигали в длину четырнадцати дюймов. Это красивая рыба, напоминающая обтекаемой формой реактивный самолет, с подвижным туловищем голубоватого цвета, прозрачными крыльями и серебристо-белым брюшком. Ее большие, как и у корифены, глаза напоминают черные жемчужины. У акулы же, наоборот, маленькие, глубоко посаженные глазки желто-гнойного цвета, выглядывающие из узких прорезей на совкообразной голове.
Запись в вахтенном журнале 3 сентября 1963 года
Счислимое место
3°30′ южной широты
130°00′ западной долготы
Курс вест-тень-зюйд
Ветер ост-норд-ост
Прошел от Кальяо около четырех тысяч миль. Нахожусь на меридиане острова Питкерн, который лежит на тысячу триста семьдесят миль южнее.
Кики и Авси стали неразлучны. Авси быстро растет. Он, по-видимому, породистый котенок, на его плечах я явственно различаю узелки мускулов. Впрочем, у него и все тело на редкость крепкое, может быть, потому, что ему приходится все время напрягаться, чтобы удерживать равновесие.
Самое веселое время для моих кошек — лунные ночи; море тогда кажется покрытым серебристыми холмами, и корифены, подобно огненным стрелам, вылетают из-под плота и, обезумев от окружающей их красоты, стараются допрыгнуть до месяца. Авси повзрослел и что ни день дерется с Кики, смотреть на них — истинное удовольствие. Обе кошки — прирожденные борцы. Правда, каждое состязание, даже очень ожесточенное, кончается самым дружественным образом — Кики с головы до ног облизывает Авси.