Я висел на руках, ожидая, что плот вот-вот превратится в груду обломков. То и дело мои руки срывались с канатов, так что казалось, сейчас сломаются пальцы или выйдет из сустава рука. Никогда я не чувствовал себя таким беспомощным, таким ничтожным перед разбушевавшейся стихией. Я не замечал хода времени, как бы слившись в единое целое с бьющимися волнами, скалами и бурунами. Я отделился от времени и погрузился в вечность.
Вдруг, словно не в силах больше выдерживать агонию, плот начал крениться на правый борт. Он наклонился почти до предела, его левый борт, обращенный к острым скалам, задрался так, что плот чуть не перевернулся.
В моем положении — я висел, ухватившись руками за веревку, опираясь одной ногой о палубу и выгнувшись как можно больше вперед, — я находился фактически в западне, но что я мог сделать? Перепрыгнуть через ставший почти вертикально борт было невозможно, спастись через корму — тоже: даже если бы я смог это сделать, там меня ждали буруны. Если бы плот перевернулся, мне бы оставалось только прыгать вниз, но как прыгать с высоты двадцать футов? Меня бы неминуемо подмяло под плот и раздавило под его обломками.
Затем плот начал опускаться, сначала постепенно — его удерживал ветер, но под конец сделал такой резкий рывок, что едва не рассыпался. Через несколько минут — так мне, по крайней мере, казалось — он начал крениться на левый борт, как раз когда я думал, что нахожусь в относительной безопасности.
Объятый страхом, я решил, что это последняя попытка плота избавиться от страшных ударов волн. Теперь я снова висел на канате, упираясь одной ногой в плот, зажатый в такую же ловушку, как раньше, на правом борту. Но плот опять вернулся в первоначальное положение, и палуба выровнялась. Через одну-две минуты я увидел, что вода за бортом уходит назад, и понял: это плот левым бортом соскользнул со скалы и поплыл. Кливер, под напором шквала наполнившийся ветром, заставил плот выровняться, а волны смыли его со скалы.
Я шел в крутой бейдевинд, чтобы уйти от острова (Брук), но вскоре заметил, что плот не слушается штурвала. Посветив фонарем, я выяснил, что порвалась цепь, соединяющая рули. Плот, лишенный управления, могло отнести обратно на скалы. Обвязавшись канатом, я спустился за борт и соединил концы цепи. При этом я проглотил больше воды, чем за все путешествие. В воде я заметил, что нижняя часть рулей скручена, как папиросная бумага. Только титаническая сила могла так исковеркать толстое железо.
Управлять плотом было кошмарно трудно. Вокруг меня то и дело вырастали скалистые островки, я изо всех сил налегал на штурвал, чтобы не дать плоту снова налететь на скалу. Мною овладело какое-то отупение, я совершенно потерял счет времени, как тогда, когда сидел на скалах.
Наконец вода начала сереть. Неужели рассвет? Мне даже не верилось, что эта страшная длинная ночь может когда-нибудь кончиться. Светящийся циферблат моих часов показывал почти пять. Ночь близилась к концу, но мне казалось, что до рассвета еще должно произойти нечто ужасное.
Лабиринт островков и скал, в который я попал, остался наконец позади, и я увидел остров слева (Гулд) и остров поменьше справа (Комб). Я прошел между ними.
Рассвет уже полностью вступил в свои права. Немного погодя я миновал еще один остров по правому борту и увидел вдали вытянувшийся в длину горный кряж — то ли еще один большой остров (Хинчинбрук), то ли побережье материка. Затем по моему правому борту появились другие острова, ровной линией тянувшиеся параллельно первому на запад. Я побоялся, что они тянутся до самого берега и помешают мне подойти к нему, и стал выруливать левее, чтобы обогнуть их. Впоследствии я узнал, что эту группу островов открыл в 1770 году капитан Кук и назвал их Семейными.
В девять часов утра, всматриваясь в пролив между большим гористым островом слева и цепочкой островков справа, я заметил на горизонте длинную линию. Я решил, что это Австралия, но для пущей верности влез на мачту. Действительно, я двигался напрямик к побережью Австралии. Шел дождь, видимость была плохая, но мне удалось рассмотреть, что низкий берег покрыт лесом.
Я медленно приближался, выруливая к небольшому заливу. Несколько раз я взбирался наверх посмотреть, нет ли впереди скал или рифов, но видел только песчаный берег и ровную полосу сравнительно невысокого прибоя. Домов и других признаков человека не было видно. Сквозь сетку моросящего дождя безлюдный берег казался бесцветным. Теперь я уже различал деревья и даже смог рассмотреть, что это эвкалипты. Длинные белесые стволы придавали им потрепанный вид, а сучья напоминали высохшие кости. Некоторые были вырваны с корнем и лежали на берегу.