Я спустился по винтовой лестнице. Что, если в лесу никого нет? Всю ночь промучившись под стеной замка, мечтая уйти, теперь, на свободе, я не знал, куда направиться. Наверное, надо искать дорогу к воротам. Или выяснить, остался ли тут кто-нибудь из рей-киррахов. А вдруг, мое новое тело не позволит мне жить в мире людей?
Открыв дверь башни, я положил руки на ее стену и закрыл глаза. Мягкий камень прогнулся от прикосновения. «Одинокий пост, — подумалось мне, когда я увидел перед собой лицо пожилой женщины. — Ты не получила даже того утешения, которое осталось другим. Но птицы все еще здесь». Кто бы она ни была, птиц она любила больше людей. Я поклонился ей, поблагодарил и вышел в золотистый лес.
Чудо. Я коснулся пары сплетенных стволов, один шершавый и один гладкий, единое дерево от корня до кроны, но разделенное надвое. На гладком стволе росли ветви с молодыми зелеными листочками, некоторые начали по-осеннему желтеть, рядом с ними свисали гроздья весенних цветов. Шершавый ствол обвивался вокруг гладкого, оберегая его, доставляя первому воду, солнечный свет, отдавая ему всего себя, чтобы напитать корни и крону. Ветви этого ствола стояли голые, золотистые листья и цветы ковром лежали у меня под ногами. За стволами виднелся кусок серого камня, высоко надо мной нависала громада замка. Разглядеть его из-за слишком густого леса и низко висящих облаков было невозможно. Вот и прекрасно. Я не хочу его видеть, никогда.
Когда я вышел из башни, в лесу стояла тишина. Ни птичьего щебета, ни стрекотания кузнечиков. Воздух холодил лицо, пахло опавшими листьями и сырой землей. Но было что-то еще… чье-то присутствие наполняло лес, я ясно ощущал его. В воздухе висела угроза, но исходила она не от людей и не от мадонеев, и я точно знал, от кого.
— Он любил тебя, да? — Мой голос нарушил тишину. — Это же ты. — Смертная, избранная богом.
Никто не отозвался, я пошел дальше по тропе, вьющейся между деревьями. Хотя мои инстинкты приказывали мне свернуть, я шел по оставленному для меня пути, другие тропинки перегораживали упавшие ветви или поваленные стволы. Я перелезал через них только для того, чтобы снова оказаться на знакомой дорожке, ведущей вверх, к крепости.
— Отпусти меня, Госпожа, — обратился я к лесу. — Или же ответь на мои вопросы. — Ветер растрепал мне волосы и мягко коснулся щеки. — Я не могу горевать. Я больше не знаю как. — Почему-то я верил, что она слышит. — Это оттого, что я не тот и не другой? Ниель мадоней, а все еще чувствует. Он любит меня и тоскует по мне, как солнце тоскует по земле, которой не может коснуться. Почему? Я позволил ему ослепить себя, изуродовать себя, сделать меня тем, что я ненавижу, но я не могу ненавидеть его. Если я не пойму, как же я узнаю, как мне поступить?
Молчание. Я развернулся и пошел обратно, ругаясь вполголоса. Натолкнувшись на очередное препятствие, я поднял руки, собрал мелидду и тут же ощутил такой мощный толчок в спину, что покатился кубарем. Выброс силы, источника которой я не заметил, был невероятен. Я снова выругался, убеждаясь, что мои руки еще при мне.
— Ладно, ладно. — Поднявшись, я побрел по оставленному для меня пути.
Теперь с каждым новым шагом к свежему запаху леса примешивался запах золы, недавно горевшего леса и опаленной травы. Еще несколько шагов, и я вышел из-под деревьев. Госпожа сидела на валуне и смотрела на обгорелые стволы гамарандовых деревьев. Поверхность валуна, стоящего посреди пустоши, была в темно-красных пятнах, словно на нем приносили кровавые жертвы. Между деревьями кое-где поднимались дымки, ветер шевелил золу, осыпая зеленое платье Госпожи и ее темные волосы серыми хлопьями.
Когда она посмотрела на меня, я опустился на одно колено и склонил голову.
— Моя Госпожа, — прошептал я. Почему я так долго не понимал, кто она, та самая смертная жена Вердона, девушка из лесов, которой тоже было даровано бессмертие? Не богиня, а простая женщина, связь между светом и тьмой. Она тоже пыталась защитить людей и рекконарре. Проведя день внутри дуба, я узнал, что лес бессмертен, если только его не сжечь, чтобы погибли и семена, и корни, если огонь не уничтожит все живое внутри земли. — Прости мою слепоту, Госпожа. Помоги мне найти путь.
— Разве я могу приказать тебе быть не таким, какой ты есть? — Она положила подбородок на руки, и ее голос походил на шорох листьев, обычный звук леса. — Наверное, все стало бы гораздо проще, если бы я перестала заботиться о тебе. Я так долго верила, что, если ты сумеешь прийти сюда, мы вместе найдем способ помочь ему. Но я никогда не думала, что твое возвращение будет таким мучительным. Разве я могу просить большего? — Она поднялась и пошла ко мне. Подойдя, коснулась меня рукой, поднимая с земли, потом тронула мой подбородок, заставляя посмотреть на нее. У нее была бронзовая кожа и высокие скулы, блестящие волосы и тонкие черты лица, но едва заметные морщинки около глаз говорили о многовековой мудрости. Она напоминала мне Элинор, только была намного, гораздо старше приемной матери моего сына. — Ах, радость моя, что я могу тебе сказать?
— Я останусь в этой тюрьме, если нужно. Или пройду через ворота и буду жить отшельником в пустыне. Займу свое место в стене, если в этом есть необходимость. Но я не могу идти тем путем, который он мне предлагает. Это сводит меня с ума. — И я сойду с ума. Я знаю. — Помоги мне понять, Госпожа. Прикажи мне. — Я так долго сам выбирал себе будущее. Что бы ни предлагали мне жизнь и судьба, каким бы болезненным ни был выбор, я всегда требовал самостоятельного выбора. Теперь я устал выбирать. Хватит.