Благородный Эцио,
Герцог Лоренцо попросил меня отправить тебе известия о Бернардо Барончелли! Оказывается, что он взял корабль до Венеции, и оттуда тайно проделал путь, инкогнито, ко двору оттоманского султана в Константинополе, планируя найти там убежище. Но он ни разу не был в Венеции, и не мог знать, что венецианцы подписали мирный договор с турками – они даже послали своего второго лучшего художника, Джентиле Беллини, нарисовать портрет Султана Мехмеда. Так что когда Барончелли прибыл туда, и его личность была установлена, он был немедленно арестован.
Конечно, ты уже представил письма, что летают между Блистательной Портой и Венецией. Но венецианцы так же и наши союзники, – по крайней мере, сейчас, – а Герцог Лоренцо весьма искусен в дипломатии. Барончелли в цепях отправили обратно во Флоренцию, и здесь его ждал допрос. Но он оказался слишком упрямым, глупым или храбрым, я уж не знаю, и стойко выдержал пытку и раскаленные добела щипцы, и порки, и даже крыс, грызших его ноги, сообщив нам только то, что заговорщики встречаются по ночам в старой подземной часовне под Санта Мария Новелла. Поиски, конечно, велись, но они ничего не дали. Барончелли был повешен. Я сделал довольно хороший набросок его казни, который покажу тебе, когда мы снова встретимся. Я думаю, что он, анатомически говоря, довольно точен.
Твой верный друг
Леонардо да Винчи.
– Хорошо, что этот человек мертв, – проговорил Марио, когда Эцио показал ему письмо. – Он был из тех, кто спокойно продаст родную мать. Но, увы, это нисколько не приближает нас ни к раскрытию дальнейших планов тамплиеров, ни к выяснению местонахождения Якопо.
Эцио нашел время, чтобы навестить мать и сестру, которые по-прежнему находились в спокойствии монастыря под заботливым присмотром аббатисы. Как он с грустью увидел, Мария сумела восстановиться на столько, на сколько вообще могла. Ее волосы преждевременно поседели, а в уголках глаз появились тонкие линии морщинок, но она достигла внутреннего покоя. И о мертвых муже и сыновьях она говорила с нежностью и гордостью. Но небольшая коробка из грушевого дерева Петруччо, наполненная орлиными перьями, которую она хранила на столике возле кровати, все еще заставляла ее глаза наполняться слезами. Что же до Клаудии – она стала послушницей. И хотя Эцио выразил сожаление о том, что ее красота и дух пропадают зря, он признал, что в лице сестры появился свет, который и заставил его примириться с её решением. И он был счастлив за неё. Он приехал к ним еще раз на Рождество, а с Нового Года заново начал тренировки, хотя внутренне кипел от нетерпения. Чтобы сдержать племянника, Марио назначил его командующим замка, и Эцио неустанно рассылал шпионов и разведчиков по всем уголкам страны в поисках сведений, которые были ему необходимы.
В конце концов, известия были получены. Однажды утром в конце весны Гамбальто появился в дверях кабинета, где разговаривали Эцио и Марио. Глаза его сверкали.
– Синьоры! Мы нашли Стефано де Баньоне! Он укрылся в аббатстве Асмодео, всего в нескольких лигах к югу. Всё это время он был у нас под носом!
– Они держатся стаей, как псы! – огрызнулся Марио. Его грубые мозолистые пальцы быстро проложили маршрут по карте, лежащей перед ним. Он взглянул на Эцио. – Но Баньоне – цепной пес. Он секретарь Якопо! Если мы ничего не выбьем из него..!
Но Эцио уже не слушал, отдавая приказ седлать лошадей и готовиться к выезду. Не теряя времени, он пошел в свои комнаты и вооружился, выбрав на этот раз отравленный клинок. По совету доктора Монтериджони, он заменил яд Леонардо на перегонку болиголова с беленой, и теперь сосуд для яда в рукояти был полон. Он решил с осторожностью использовать отравленный клинок, так как всегда был риск самому получить смертельную дозу. Именно по этой причине, – и потому, что его пальцы были покрыты мелкими шрамами, – теперь при использовании любого из клинков он надевал мягкие, но толстые кожаные перчатки.
Аббатство находилось близ Монтичиано, чей древний замок возвышался над небольшим городом на холме. Оно было построено в солнечной низине пологого склона, заросшего кипарисами. Здание было довольно новым, возможно, не старше сотни лет, и возведено из дорогого желтого привозного песчаника вокруг огромного внутреннего двора с церковью в центре. Врата были широко распахнуты, и монахи аббатства, по давно заведенной традиции, работали в полях и садах, разбитых вокруг, или на виноградниках, растущих выше по склону. Монастырское вино, производимое в аббатстве, было широко известно, и поставлялось даже в Париж.