- Монахи святого Бенедикта, да хранит вас Господь, сеньор, - ответил Пьер.
- Перед тобой барон де Бри, сопляк, - протянул усатый. На всех пальцах его блестели перстни, а на груди висела широкая золотая цепь с огромным крестом.
- Извините, сеньор, мы не хотели вас задеть.
- Что? Меня задеть? - барон бросил косой взгляд на слуг, не смеётся ли кто. - Маловат ты жеребчик, чтобы меня задеть. Дайте-ка монахам бордо, ребята, пусть выпьют за моё здоровье.
Двое небритых парней, добродушно скалясь, стали совать Пьеру и Андре бутылку с вином.
- Сеньор де Бри, сегодня среда и... - начал было Пьер.
- Называй меня "сеньор Борис"! Много народу живёт в Бри, но барон один!
- Достопочтенный сеньор Борис, мы монахи, и не можем нарушать свой чин, употребляя вино в постный день, - терпеливо и почтительно говорил Пьер.
- Бог простит, монахи! Это лучшее христианское вино - два флорина за бутылку! Пейте за здоровье дворянина! - кричал барон весело, но с угрозой в глазах.
- Отец, один из них - сын виконта де Бофор-Тюренна, а другой - графа де Синь-Блана, - негромко предостерёг Жак.
Усатый уставился немигающим взглядом на худых юношей, одетых в пыльные монашеские балахоны.
- Что! Этот дохлый щенок - граф?! Чёрт меня подери! А ну, угостите его светлость!- закричал барон, брызгая слюной.
Несколько всадников спешились, бросились к монахам и скрутили им руки. Затем один разжал ножом зубы Андре и засунул ему в рот горлышко бутылки. Монах сразу поперхнулся, замычал, и его с хохотом бросили на землю. Пьер не сопротивлялся, и в него залили всё вино, остававшееся в бутылке.
Барон наблюдал сцену, плотно сжав губы и сощурив глаза.
- За мной, олухи! - крикнул он челяди, и вся толпа поскакала в сторону городских ворот. Жак бросил грустный взгляд на монахов и умчался вслед за отцом.
Андре стоял на четвереньках и вместе с кровью выплёвывал осколки зубов. Пьер сидел рядом, медленно вытирая ладонью подбородок.
Монахи не стали заходить в Невер. В соседней деревне Фуршамбо они обратились в храм, где им дали приют в столярной мастерской.
На следующий день Пьер проснулся с большим трудом, ощущая озноб и головную боль. Скоро должна была начаться утренняя служба. Андре лежал на спине с открытыми глазами.
- Андре, вставай, скоро месса. Надо идти. Вставай, друг мой.
- Пьер, я не смогу. Всё болит. Мне не выстоять мессу.
Пьер не поверил своим ушам.
- Андре, посмотри на меня, пожалуйста... - он не находил слов. - Посмотри, какое теплое утро... Ты обещаешь мне, что будешь терпеть? Обещай мне!
- Пьер, я обещаю тебе, что буду терпеть. Не беспокойся, пожалуйста.
- Я сразу вернусь после мессы и приведу лекаря, хорошо?
- Хорошо. Иди, Пьер.
Пьер стоял в храме и бездумно повторял псалмы, заученные с детства. Неожиданно он начал молиться так горячо и искренне, как не молился никогда в жизни, но резкая боль в голове выбила все чувства, и он опять механически читал вслед за настоятелем. В ушах был звон, в храме - гул. Вдруг что-то защекотало щеку. Он дотронулся рукой и увидел на пальцах кровь. Снова начало кровоточить ухо, в которое его ударил разбойник. Пьер почувствовал страх, словно с ним происходит что-то скрытое, о чём он никогда раньше не слышал и даже не догадывался. Он обхватил голову руками и выбежал из храма. Прихожане в ужасе крестились, а настоятель прервал службу и оторопело смотрел вслед безумному монаху.
Пьер ворвался в мастерскую и сразу увидел друга, висящего в петле, привязанной к верхней полке стеллажа с досками.
Через неделю Пьер шёл по дороге на Жьен. Большая часть его пути была ещё впереди.
В конце августа монах подошёл к первым предместьям Парижа. В дороге он почти не спал, а ел только, когда понимал, что не может больше передвигать ноги. Во сне его мучили кошмары, а ощущение малейшей тяжести в желудке вызывало рвоту. Он уже не был уверен, что хочет идти в Париж, учиться в университете, о чём-то переживать, стараться... Мысли о тихой монастырской жизни неотступно приходили на ум.
До столицы оставалось несколько миль, и если поторопиться, то он достигнет городских стен до захода солнца. Пьер сел на телегу, стоящую у обочины. Он словно впал в забытье, и не сразу заметил, как люди вокруг останавливаются и вытягивают шеи, чтобы разглядеть что-то за его спиной. Пьер обернулся и увидел, как по дороге двойным строем быстро двигается отряд всадников. Их было около десятка, и на всех - чешуйчатые доспехи с наколенниками, налокотниками, наплечниками и сотнями других невообразимых деталей! Огромные боевые кони покрыты красно-белыми попонами, а к стременам и сёдлам передней пары прикреплены древки копий со штандартами золотого цвета, раздвоенными словно жала змеи, изображения на которых Пьер не успел рассмотреть, потому, что его взгляд упал на фигуру всадника в середине колонны. Длинный алый плащ с чёрным орлом поверх узкого отливающего серебром панциря, наискось рассечённого золотой лентой, вспыхивающей на солнце и ослепляющей своим блеском! Правая рука на мече, в левой перед грудью - узда, корпус слегка откинут назад, локти прижаты к бокам, а коротко стриженная русая голова неподвижна, словно высечена из камня. Казалось, что этот человек не делает ни одного лишнего движения. Пьер разглядел точёное лицо рыцаря, выбритое и тёмное от загара. При нём не было ничего, кроме меча, зато всадники эскорта были обвешаны оружием.
Отряд проносился мимо Пьера, земля содрогалась под копытами, и эта дрожь пронизывала насквозь, усиливая удары сердца! И пока восхитительные молнии сверкали перед глазами потрясённого юноши, он чувствовал, как его наполняет радость, словно солнце озаряет вышедшего из тёмного склепа.
Всадники исчезли, как сказочное видение, и к вечеру того дня Пьер вошёл в городские ворота Парижа.
На лугах перед стенами паслись козы и овцы, которых на ночь загоняли в город, и Пьер долго стоял, пропуская стада в ворота и слушая хриплые голоса пастухов.
Расположенные внутри стен окраины двухсоттысячного города представляли собой обыкновенные деревенские застройки, где размещались скотобойни, кожевенные и красильные мастерские, кузницы, мясные и рыбные лавки. Почти за каждой изгородью был огород, а около домов стояли стога сена, телеги и бочки. В зловонных сточных канавах копошились куры, а в прозрачных лужах около колодцев купались воробьи. По узким кривым улицам в обоих направлениях двигались повозки, запряжённые лошадьми или ослами. На каждом углу были таверны и постоялые дворы.
Ближе к центру помимо скромных двухэтажных домов из глины и дерева, всё чаще стали появляться высокие здания из камня. Названия улиц нигде не указывались, а на фасадах домов были только вывески, изображавшие род занятий их владельцев - парикмахеров, ткачей, портных, рыбных торговца, мясников, пекарей и бакалейщиков. Встречные мужчины в основном были одеты в двойные накидки тёмных цветов с капюшонами, а женщины - в суконные юбки и шерстяные платки на плечах. Почти вся одежда была не по разу чинена и перешита.
Пьер расспрашивал прохожих, но не многие знали, где находится университет, и потому он просто шёл в сторону центра города.
В 1186 году Филипп II издал указ об очистке и реконструкции Парижа, который с далёких времён владычества римлян покрылся толстым слоем грязи. Городские власти выложили брусчаткой главные улицы, площади и берега Сены, а горожан обязали самостоятельно мостить площадки перед своими домами, убирать и чинить их. С тех пор королевские смотрители дорог штрафовали парижан за скопившийся на улице мусор, который те старались вывозить на свалки за город. Блюстители порядка также штрафовали хозяев, чей скот бродил по улицам, или изымали животных в пользу богаделен. Время от времени опасность представляли стаи бродячих собак, но в целом Париж Филиппа IV в 1307 году являлся передовой европейской столицей.