- Дурак ты, - Наташка качает головой и снова наклоняется над ведром. – Дети – это, может быть, единственное, ради чего вообще стоит жить. Даже в «этом» мире... Ну-ка, поменяйте мне кто-нибудь воду...
Я смотрю на Макса и вижу, что он выдохся. Его порыв иссяк.
- Интересная идея, - говорю я ему и иду помогать Наташке. Когда возвращаюсь, Макс тихо говорит мне в ответ:
- Знаешь, а я, наверное, правда в общагу уйду. Пусть эти… живут.
Ничего о девушке, занимавшей все мои мысли, он не знал.
Распрощавшись с Коленькой, я пошел в своем направлении. Поднялось солнце, потеплело. Но мир вокруг был каким-то чужим. Не таким чужим, каким бывает город, в который ты приезжаешь на пару дней, чтобы выполнить какое-нибудь поручение или повидаться с родственниками или друзьями. Город был чужой по-другому: он затаился и недоверчиво приглядывался ко мне, словно я изображал кого-то, играл чью-то роль, но при этом был другим и, возможно, опасным человеком.
Хорошо ли я играл? О, да… Я делал это лучше, чем выполнял свои обязанности перед мирозданием оригинал. Я, если так можно выразиться, был правдоподобнее оригинала.
Вызывал ли я подозрения? Да, разумеется. Но придраться было бы не к чему.
Мир познабливало знобило, когда я шел по его улицам – с одной на другую. А я шел своей дорогой туда, где не был уже несколько дней и куда мне следовало зайти – в дом, который с некоторых пор был моим, к родителям, которые с некоторых пор тоже были моими. Я делал это уже много раз. Но я никогда к этому не привыкну. Вообще-то я не часто там появляюсь. Не то чтобы я не люблю этот дом – просто он все-таки не совсем мой. Но рассказать обо всем этом, наверное, я вот так сразу не смогу.
Когда я подошел к серой панельной пятиэтажке, на улице было уже совсем светло. Приглядевшись, я увидел под ближайшим балконом, пардон, филейные части в синих тянучках, сквозь дыры в которых были видны еще одни тянучки, коричневые.
- Добрый день, Лариса Ильинична! – громко сказал я. Из-под балкона вылезла низкорослая круглая старушка. На ней была серая, криво обрезанная фуфайка и красный платок.
- Здорово, милый.
Милыми она называла всех. Она была чудаковатой, но славной, как многие старики.
- А что это вы делаете там?
- А как же я это… Ох… развожу вот… Деревья красить буду!
- Зачем?
- А так надо же! Покрашу, чтоб жуки никакие не съели.
- Так ведь ноябрь на дворе, Лариса Ильинична! Жуки-то все спят уже.
- А если я весной помру, кто покрасит? Надо, пока я живая…
Я грустно улыбнулся. Затея была, конечно, глупая, но…
- А можно я вам помогу? Вот только домой сбегаю, переоденусь.
…Но ведь это важно – успеть что-то сделать, пока ты жив.
- Ох ты господи, милый!.. – Запричитала Лариса Ильинична. Она сказала что-то, но я уже не слышал: забежал в подъезд. Сейчас переоденусь и в самом деле пойду красить деревья. Чего-чего, а кисточка у меня найдется.
Я поднялся на третий этаж, вставил ключ в верхний замок. Ключ не поворачивался – значит, дома, кто-то был. Я открыл нижнюю личину.
- Сережа, это ты? Что-то случилось? – услышал я голос мамы.
- Это я!
- О, Игорь! – она торопливо вышла из комнаты, в руках у нее была влажная тряпица для уборки пыли. – А я думала, отец вернулся, забыл что-нибудь… Завтракать будешь?
Мама улыбалась. Но улыбка у нее была неуверенная, тревожная. Вот поэтому я и не любил бывать дома. Что она, что отец только и делали, что беспокоились. Они жили в постоянном ожидании, что со мной что-нибудь случится. Выносить это было трудно. Хорошо хоть Дашке было все равно – я был бы рад увидеть эту нахалку, но она уже ушла в школу.