- И зачем тебе это надо?
- Возиться с людьми?
- Помогать им.
Сет пожал плечами.
- Работа не хуже других. Я не люблю перемены, поэтому не меняю ее. Я не меняю ничего, если есть такая возможность, ты же знаешь. И потом, жалко было бы не использовать опыт вроде моего.
Сенсей усмехнулся.
- Ну, да. Таким мало кто может похвастаться… - он попытался приподняться на постели, оперся на локоть, но вдруг его тело пронзила судорога. Сенсей скорчился, тихонько взвыл, от боли стискивая зубы. Несколько секунд все его мышцы были страшно напряжены, затем стали постепенно расслабляться. Он сполз по подушке еще ниже и, когда запрокинул голову, стало видно, что на ресницах у него заблестели слезы.
- Сет… - хрипло произнес он. – Она меня чуть не угробила. Я думал, что умру… совсем…
Сет кивнул. Его лицо выражало строгость и сосредоточенность.
- …Явилась посреди ночи и… - он снова стиснул зубы, но боль была не такая сильная, как в предыдущий раз, и судороги не последовало. Сенсей продолжил: - Она выжала меня досуха. А самое забавное, что у нее и так было более чем достаточно силы. Она не понимала, что делает.
- Я знаю, - произнес Сет. – Я посмотрю, что там происходит. И я оставлю твоему лечащему врачу кое-какие указания, если позволишь.
Он поднялся и, взяв кейс, направился к двери.
- Сет.
Он остановился, обернулся. На губах Сенсея снова блуждала невеселая улыбка.
- Помнишь нашу партию? Я передумал. Если бы она была ставкой, я бы предпочел проиграть.
Глава 34. Художник. Пределы вечности
Так хорошо, что плохо, или так плохо, что уже хорошо – какая разница? Главное, я ничего не могу сделать. В какой-то момент я потерял контроль над происходящим… Да ладно, я никогда его не имел, мне и не хотелось ничего контролировать. А хотелось мне, чтобы кто-то мудрый и сильный навел порядок в моей жизни, сделал в ней наконец все как надо, а потом отдал мне – на, мол, живи, готово. И вот к чему меня это привело.
Я даже не могу сказать, как давно это началось. Дня два назад, три?.. Время стало мягким, я комкал его в пальцах, а потом растягивал, и его желтоватая масса поддавалась так легко – я еще подумал, как здорово было бы спечь пирог из этого самого времени. С начинкой из моих мыслей. В моих мыслях не было костей, можно было спокойно пустить их на начинку – никто не подавится. Помню, я так обрадовался этому, что развеселился, рассмеялся. Я так и сидел в кресле, смеясь, комкая руками воздух перед собой.
Еще я помню, что вокруг было очень много одного человека. Я видел его раньше, совсем недавно – шел с работы в общагу, а он шел мне навстречу. Лет сорока, сухощавый, сутулый, коротко стриженный, в поношенной темно-зеленой куртке – просто еще один незнакомец в этом мире. И вот теперь у всех людей вокруг меня было его лицо. Серьезно, вообще у всех, даже у девушек. Я узнавал их по груди и колготкам. Девушки же должны носить колготки, иначе какие они девушки. Ну, а лицо – с лицом ничего не поделаешь…
Я помню, все началось в общаге, в соседней секции. Потом мы куда-то пошли и были у кого-то на квартире – там еще были занавески в дверном проеме, сделанные из фантиков, такие зигзагообразные, мне еще было очень страшно, потому что я думал, что они меня укусят, и я не хотел заходить в комнату. Но меня уговорили, и занавески действительно не покусали меня, только одна обвилась вокруг руки и посмотрела на меня. Я заорал и убежал.
Потом я шел куда-то и звал свою собаку, но собака не отзывалась, а дома качались надо мной, словно колосья в поле от ветра. Мне стало очень грустно, я остановился и заплакал. Меня окликнули какие-то люди. Они сказали, что знают меня, но я их не узнал. Я бы никак не смог узнать их, потому что у них вообще не было лиц, даже одного на всех. Они были похожи на грибы, а когда говорили, то складки под шляпками сходились и расходились. Должны были сыпаться споры – я вспомнил эксперимент, который мы проводили, когда я учился в школе: нужно было взять гриб, положить его на листок бумаги, смаханный клеем, и подождать пару дней. Если у гриба под шляпкой было что-то вроде губки, споры высыпались ровным кружком, а если что-то вроде переборок – звездочкой. Из этих грибов споры не сыпались совсем. Может, их просто не было, а может, я их просто не видел, нужно было сначала намазать клеем снег, не знаю. Я спросил, если ли у них клей. Грибы сказали, что клея нет, но есть кое-что другое, и позвали с собой. Я не хотел идти с ними, мне нужен был клей, чтобы намазать снег – я уже не помнил, зачем. Грибы стали смеяться, и мне тоже стало смешно, и я пошел с ними. Мы пришли к кому-то домой. Здесь не было зигзагообразных занавесок, и это меня так обрадовало, что я решил остаться тут насовсем. Дальше было что-то еще, я вроде б как спал, но не спал. Мне было хорошо, я как будто летал или качался на качелях. Я не боялся упасть, потому что точно знал, что кости у меня резиновые, и если я упаду, то они тут же – ра-два! – выпрямятся, а не сломаются. А вместо головы у меня был воздушный шарик, замечательный яркий красный воздушный шарик, и я крутил им, как хотел, на все триста шестьдесят градусов. Потом снова появился тот человек с единственным на всех лицом – он стоял и смотрел на меня грустно-грустно, и я понял, что это Бог, и удивился, какой Бог маленький и какое некрасивое у него лицо. Я стал смеяться, и тогда Бог засмеялся тоже. Но он смеялся страшно – смеялся только рот, открывался и закрывался, открывался и закрывался рот с огромными квадратными зубами, как у деревянной игрушки, как в мультфильме, открывался-закрывался, открывался-закрывался, пока я не понял, что Бог не смеется, а орет, и тогда я потерял сознание.